– Неужели вы думаете, это диверсия? – спросил я, пытаясь понять дальнейший ход мыслей Минина.

– Вот полетишь и разберешься, – сказал Минин.

– Если вы говорите, что аналитики прогнозировали эту ситуацию, наверное, поэтому вы меня, химика, и пригласили на работу, да?

– Наверное, да, – сказал Сергей Анатольевич, как-то неуверенно, что было на него не похоже.

Мы допили чай, Минин сказал, что снова едет к Никифорову, и простился. Я налил себе еще кружку.

– Поедешь и разберешься, – повторил я слова Минина вслух. В груди стало тепло, то ли от горячего чая, то ли от важности этих слов.

* * *

Я набирал Катю почти каждый день, но она по-прежнему не снимала трубку.

Конечно, нужно было расставить все точки, тем более если намечалась новая командировка. Я поехал на Черкизовский рынок – однажды мы с Катей видели там мягкую игрушку – льва размером вдвое больше меня. Тогда я пообещал, что подарю ей его, как «подкачаюсь», а то, мол, не дотащу. Довезти эту махину до дома было непросто – запихнуть его на заднее сиденье машины с шашечками мне помогал водитель. Там же я купил 101 розу.

К Кате я собирался вечером того дня, чтобы точно застать ее. А пока я листал Книгу рекордов Гиннесса 1964 года, привезенную по моей просьбе Мининым.

Меня давно интересовал тот факт, что первым космонавтом был не Юрий Гагарин, а летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын знаменитого авиаконструктора. Якобы именно он 7 апреля 1964 года совершил орбитальный полет на космическом корабле «Россия» и при посадке упал в Китае. Мао Цзэдун долго не отдавал нашего летчика, пытаясь выведать у него секреты. В Книге рекордов Гиннесса 1964 года этот факт был отражен.

Вопрос, кто же на самом деле первый космонавт, меня заинтриговал. Странно, почему история не сохранила имени Ильюшина в этом контексте? Приход Минина прервал мои размышления.

– Алексей, – начал разговор неровным тоном Минин, – как я и думал, принято решение снова направить тебя в Китай в самое ближайшее время.

– А как же аспирантура?

– А что с ней? Тем паче ты поступил, через годик-другой прилетишь на экзамены. С этим все будет нормально, не боись, – со знанием дела и специально исковеркав последнее слово, успокоил меня Сергей Анатольевич.

– Когда лететь? – спросил я.

– Как изучишь вот это. – Минин достал из портфеля несколько пухлых папок. Это были данные на китайцев, с которыми я учился в Харбине. Конкретно на тех, кто остался в науке, продолжал теоретическую и развивал практическую работу в области химии. Я открыл папку: знакомые все лица! – Мы можем столько, сколько знаем, – сказал Минин, глядя на меня.

– Философия какая-то, – произнес я, внимательно вглядываясь в лица моих сокурсников, смотревшие на меня с фотографий.

– Подловил, это не мои слова…

– А Фрэнсиса Бэкона, – сказал я, прервав Минина.

– В точку.

– А что, Лю Чжаоцинь сейчас в Пекине? – поинтересовался я судьбой одного из самых перспективных студентов нашего потока.

– Леша, там есть все, что смогли собрать, – указывая пальцем на папку, ответил Минин. – Ты почитай, почитай, многие из тех, с кем ты учился, уже на хорошем счету в институтах. А этот Лю уже больше трех лет работает в закрытой лаборатории под Пекином.

– Уже известно, куда лечу?

– Я же сказал, в Китай, – отшутился Сергей Анатольевич.

– А-а-а, точно-точно, мне послышалось – на Канарские острова, – поддержал я шутливый тон Минина. – Это будет Харбин или Шанхай? – спросил я.

– Почему так думаешь? – заинтересовался ходом моих мыслей опытный разведчик.

– Ну, Харбин близко к месту событий, а Шанхай кишит учеными, работающими на оборонку, – пояснил я.

– Нет, ты едешь в Гуанчжоу.

Я поднял глаза на своего ведущего.

– Наши аналитики внимательно изучили перспективы развития юга Китая и пришли к выводу, что нам нужно усилить позиции в регионе. Не буду тебя утомлять деталями, но через пару лет мы зайдем туда и официально, по линии МИД, – объяснил Минин и начал собираться уходить.

– Сергей Анатольевич, а вы знаете, что первым космонавтом был не Гагарин?

– А кто? – заинтересовался Минин.

– Летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын знаменитого авиаконструктора. Он вроде как в начале апреля 1964 года совершил полет в космос на корабле «Россия».

– Да ладно? – не поверил куратор.

– Вот, смотрите, книга, что вы мне принесли, вот, видите? – Я передал ему книгу, указав на место, где был описан подвиг Ильюшина.

– Мулька какая-то… – произнес Минин, передавая книгу обратно.

После ухода куратора мне нужно было изменить все планы. Я сидел в квартире и смотрел на этого огромного льва, на розы и понимал, как ужасно будет подарить все это и сказать: «Завтра я снова улетаю. Снова не знаю на сколько». Так поступать было нельзя.

* * *

Времени было мало. Я успел отоварить лучшими лекарствами шкаф родительского дома, собрать вещи и еще раз встретиться со своим куратором. Минин провел мне внушительный инструктаж. При любом раскладе он рекомендовал придерживаться легенды, но, если ситуация станет критической, некоторые моменты можно было раскрыть. Как раз о таких моментах он рассказывал очень подробно. Также рассказал, о чем я обязан молчать в любом случае.

– И главное, Леша, никогда, ни при каких обстоятельствах никаких исповедей. Запомни это на всю жизнь. Даже если через несколько секунд наступит смерть. Церковь – это инструмент конкурирующей фирмы. Думаю, ты догадываешься, о чем я? – таинственно произнес Минин.

В Шереметьево у стойки регистрации стояла Катя. Видимо, мама проболталась…

– Почему?! – громко спросил я и тут же крепко ее обнял. – Ну почему? – повторил я, но уже шепотом.

– Я стараюсь тебя забыть, – так же тихо ответила Катя.

– Ну вот. И чуть-чуть не дотерпела до моего отлета, да?

Катя отвела взгляд:

– Зачем ты так?

Регистрация на рейс закрывалась через 12 минут. 12 минут – очень мало, чтобы разобраться в том, что происходит сейчас, и спланировать, как будет дальше. Хорошо, что она не стала пытаться этого сделать – она хорошо меня знала. Она знала, что если я ничего не начинаю обещать, значит, на то есть причины. Она просто продемонстрировала свои чувства, а когда я попросил прощения и сказал, что мне пора, она снова убежала…