– Видит бог, мне нечего скрывать, – ответила она, – но если вы что-нибудь обнаружите и сообщите это мне – я буду вам признательна.

Торси отвел взгляд и выглянул в окно. Минуту царило молчание, затем Торси опустил стекло и попросил возницу погасить фонари. Тотчас карета погрузилась в полную темноту. У Адрианы по спине побежали мурашки, ее охватил страх – а вдруг маркиз… Но ничего не происходило, и темнота постепенно рассеялась благодаря свету звезд и половинке лунного диска, который посеребрил проплывающий за окном пейзаж. В мерцающем свете лицо Торси было похоже на лицо мраморной статуи.

– Время от времени меня мучит вопрос, – произнес он так тихо, что она едва расслышала слова, – этот новый свет, что вошел в нашу жизнь, не ослепляет ли он нас настолько, что мы перестаем видеть реальность.

Адриана ничего не ответила, Торси усмехнулся:

– Пока я поверю вашим словам, мадемуазель, но советую глаза и уши держать открытыми. Не сомневайтесь, затевается игра, и вам в ней отведена роль. Не знаю, пешки или королевы, но обе фигуры могут объявить шах королю; имейте в виду, я выставлю защиту любой фигуре.

– Я запомню ваши слова, – ответила Адриана. – Но уверяю, у меня нет ни малейшего желания быть королевой, тем более пешкой.

Мужчина остановился так же неожиданно, как и пустился бежать. Он стоял, крепко держа Бена за руку, и равнодушно наблюдал, как тот дергается, пытаясь вырваться.

– Да отцепись же ты от меня, черт тебя подери! – задыхался Бен. – Что тебе нужно? Что я такого сделал? – выкрикивал он, еле живой от страха. Неожиданно мужчина разжал пальцы, и Бен упал лицом в холодную и мокрую траву. Он лежал, плотно зажмурив глаза, ожидая удара кулаком, или ножом, или еще чего-нибудь ужасного.

– Сядь, – спокойно велел Брейсуэл.

Боясь поднять глаза и дрожа всем телом, Бен сел.

– Посмотри на меня.

Бен неохотно посмотрел вверх.

– Ну вот, Бенджамин, а теперь я хочу, чтобы ты послушал то, что я тебе скажу. – Маг присел на корточки, и его глаза оказались на одном уровне с глазами Бена. Маг протянул руку и взъерошил ему волосы. – Послушай и запомни. Что за фокусы ты вчера вытворял со своим прибором? Так вот, ты никогда больше не будешь делать ничего подобного, ты понял меня?

– Ч-ч-что? – кое-как выдавил Бен. Трэвор Брейсуэл ближе придвинулся к нему:

– Больше никаких экспериментов, понял? Не вмешивайся в природу вещей, Бенджамин.

– Я не понимаю. – Бен постарался ответить дерзко, но ему это не удалось. – Накажи тебя господь, я ничего не понимаю.

Неожиданно Бен явственно увидел, что за спиной Брейсуэла вырастает нечто похожее на туман, но только плотнее, темнее, какие-то клубы дыма, а в центре – едва тлеющее пламя, напоминающее формой огромный глаз.

– Вот именно, – раздраженно ответил Брейсуэл, и Бен догадался, что его обидчик разговаривает не с ним. Видение исчезло, но за то мгновение, что Бен разглядывал его, он почувствовал, как это нечто проникло внутрь, именно туда, где прятались самые сокровенные мысли Бена. И Бен получил ответ на мучивший его вопрос.

– Что это было? – рявкнул Брейсуэл. – Что ты видел сейчас?

– А? – у Бена от удивления открылся рот. Брейсуэл судорожно глотнул воздух.

– Впрочем, неважно, – произнес он уже совершенно спокойным голосом. – Не важно, что они тебе сообщили важно, что ты понял меня, не так ли? Ты больше никогда не будешь изобретать никаких приборов и не будешь проводить никаких экспериментов. Ты будешь печатником, Бенджамин Франклин. Только печатником, и никем больше, будешь заниматься только земными делами и будешь жить долго и счастливо.

С этими словами незнакомец, назвавшийся Трэвором Брейсуэлом, поднялся на ноги и, не взглянув больше на Бена, пошел прочь, то теряясь, то вновь возникая в рваной дымке уже рассеивающегося тумана.

А там, в Бостоне, городские часы начали отсчет времени – пробили шесть раз. В воздухе еще плыл звон последнего удара, а Бен уже несся по Коммон-стрит, несся с такой скоростью, что не видел дороги у себя под ногами. На полпути к дому его желудок судорожно сжался, и, хотя Бен не завтракал, его все же вырвало.

Прошло четыре часа после ужасной встречи, а пальцы Бена все еще дрожали, когда он набирал шрифт. Он все еще чувствовал цепкие пальцы незнакомца, впившиеся в его руку, а в ушах звучали слова: «Не вмешивайся в природу вещей, Бенджамин, не вмешивайся».

Что бы это могло значить? И что может Трэвор Брейсуэл сделать ему, если он все-таки вмешается в природу вещей?

Брейсуэл пытается сбить его с выбранного пути? Ну уж нет, он должен быть магом, несмотря на все предупреждения и угрозы Брейсуэла! Ради чего Брейсуэл все это затеял? Что это, своего рода соперничество магов? Он что же, думает, что Бостон такой маленький, что им двоим здесь не разойтись? Бен знал, что алхимики, адепты и маги все время спорят между собой. У сэра Исаака Ньютона тоже есть оппоненты, а некоторым из них он просто объявляет открытую войну, например Готфриду фон Лейбницу, который утверждает, будто он раньше Ньютона открыл дифференциальное исчисление. Но все эти битвы ведутся только словесно, без рукоприкладства и обещаний убить. Что заставило Брейсуэла угрожать четырнадцатилетнему мальчишке? Почему в век научных чудес человека так испугал или разозлил прибор, который просто превращает воду в лед, а потом в пар?

Тут Бена осенило. А что если этот человек вовсе не философ и не маг, а всего лишь один из тех фанатиков-пуритан, какой-нибудь охотник за ведьмами?

А может, он вообще сам дьявол. Но кем бы там ни был этот Трэвор Брейсуэл, поступил он как самый настоящий уличный забияка. А Бену слишком часто приходится иметь с ними дело, поэтому запугать его не так-то легко. От Джеймса ему доставалось куда больше, чем от какого-то незнакомца. Нет, это не из-за Трэвора Брейсуэла у него до сих пор дрожат пальцы.

Тревожило Бена совсем другое: теперь он знал, как настраивать эфирограф. Бен не хотел верить в видение на Большом пустыре, но он не мог отрицать, что в тот самый момент, когда странный глаз коснулся его, внутри сам собой возник вопрос: «Чего ты действительно хочешь?» И внутренний голос не ответил «жить», или «вырваться и убежать», или еще что-либо здравое и практическое. Внутренний голос сказал: «Настраивать эфирограф». И в ту же секунду Бен почувствовал, как ответ сам собой возник у него внутри, словно вырвался из каких-то неведомых глубин, а вслед за ответом из тех же глубин явилась еще и злость на самого себя. Теперь он знал, как настраивается самописец. Казалось, будто в голове соединились в единое целое миллионы осколков.

Дверь с шумом распахнулась, Бен вздрогнул от неожиданности, и только что набранная им строчка рассыпалась. Джеймс шел прямо на него, глаза брата чуть не вылезали из орбит от распиравшей его ярости. В руке он держал газету, которую швырнул чуть ли не в лицо Бену.