— Как я рада за нее, — пробормотала Оделия. — Но как неудачно совпадает по времени!

— Миссис Гладстон родила восьмерых, сама заботилась о них и даже отказалась от кормилицы. Она сама учила их, проверяла тетради, слушала молитву каждого перед сном и, кроме того, занималась еще и благотворительностью. И все это не помешало ее супругу быть лучшим премьер-министром Англии нашего века.

— Боже милостивый! — воскликнула Оделия, округлив глаза. — Неужели миссис Рэдли собирается стать женой премьер-министра?

Шарлотта словно не заметила явного сарказма — более того, сделала вид, что его вообще не было.

— Признаться, я не спрашивала ее, но это вполне благородное желание. А как вы думаете? — Она оглянулась и с улыбкой, даже с симпатией, посмотрела на Фитцгерберта. В глазах его танцевали искорки смеха.

— Я хочу стать женой Герберта, — мило сказала Оделия. — И хочу быть ему хорошей женой. Конечно, если он преуспеет до такой степени, я сделаю все, чтобы быть достойной его, но не настолько, чтобы копировать эксцентричность миссис Гладстон. Я слышала, что званые приемы, которые она устраивает, настолько сумасбродны, что это оскорбляет многих.

Шарлотта на мгновение растерялась. Об этом она слышала впервые.

— Видимо, они не настолько сумасбродны, чтобы испортить ее репутацию, — поспешно нашлась она. — Я слышала, что ее очень любят, а мистер Гладстон — один из самых преуспевающих политиков за последние пятьдесят лет.

Оделия решила атаковать ее с другой стороны:

— Мне нравится ваше платье, миссис Питт, этот цвет… он сразу бросается в глаза. И сшито по моде. Я не забуду его.

Шарлотта тут же в уме перевела ее слова и получила следующий текст: «Осторожней, миссис Питт, цвет вашего платья ярок до вульгарности, оно модно сегодня, но через месяц уже не будет смотреться, и если я снова увижу вас в нем, то не премину сказать вам об этом, причем в самый не подходящий для вас момент».

— О, благодарю вас за комплимент, мисс Морден, — ответила Шарлотта, улыбаясь еще шире. — Ваше платье хорошо не только к случаю, но и к лицу. — Что в переводе означало: «Оно безвкусно, и запомнить его невозможно. Даже если вы будете появляться в нем на каждом вечере в этом сезоне, никто этого не заметит, да и зачем?»

Лицо Оделии застыло.

— Вы очень добры, — сквозь зубы процедила она.

— Ну что вы! — небрежно воскликнула Шарлотта и, кивнув Фитцгерберту, извинилась и поспешила в бальный зал, где юный Питер Валериус тут же пригласил ее на веселый танец рил[7].

В половине второго ночи, после заключительного котильона, гости последовали в столовую на ужин. Теперь все свое внимание Шарлотта должна была уделить тому, чтобы горничные побыстрее обслуживали гостей, а лакеи не забывали наполнять опустевшие бокалы. К счастью, все обошлось, если не считать каких-то пустяков.

В половине третьего бал был еще в разгаре, а в три в зале все еще играл оркестр и кружились пары. Вечер удался, успокоилась Шарлотта.

Но когда над кронами деревьев, зарослями папоротника и все еще горевшими китайскими фонариками начала светлеть полоска неба, предвещая рассвет, Шарлотта стала свидетелем встречи, давшей ей пищу для размышлений на весь остаток этой ночи.

Покинув гостиную, расположенную на первом этаже под бальным залом, она решила выйти на террасу и подышать воздухом. Давала себя знать усталость, внимание Шарлотты рассеялось, и, проходя мимо ящика с белыми душистыми цветами, она остановилась, чтобы вдохнуть их свежий ночной аромат. Именно в это мгновение ее взор привлекло пятно света, как бы выхватившее из темноты белую манишку, край алой орденской ленты и звездочку ордена.

Шарлотта замерла на месте, не желая нарушить уединение тех, кому так и не удалось на вечере побыть вдвоем.

Однако вскоре она поняла, что тот, кто находился в тени, тоже был мужчиной, и, приглядевшись, узнала лорда Байэма. Он стоял чуть ниже на ступенях лестницы террасы и смотрел в сад, на темные деревья и китайские фонарики на фоне светлеющего неба. Рассвет уже был близок. Шарлотта сделала несколько бесшумных шагов вперед.

Первый мужчина чуть повернул голову. Это был лорд Энстис. Выражение его лица показалось Шарлотте необычным: губы довольно улыбались, блестящие, широко открытые глаза смотрели в темноту сада, ноздри носа слегка подрагивали, и Шарлотта подумала, что лорд чем-то взволнован. Однако его рука, лежавшая на балюстраде террасы, казалась спокойной — короткая, широкая, с лопаткообразными пальцами рука артиста. Она словно гладила холодную гладкую поверхность мрамора и получала от этого удовольствие. В ней не было напряжения; это была рука, готовая к ласке, а не к удару.

Байэм смотрел куда-то в сторону, но глаза его то и дело возвращались к дому, где начался разъезд гостей. Он пребывал в каком-то раздумье, немного грустном, но было в его лице что-то еще — боль. Беззащитное лицо.

— Еще рано делать выводы, — тихо произнес Энстис. — Рэдли — это кот в мешке, но он мне нравится. Человек, который знает народ, мне кажется.

— А Фитц? — спросил Байэм, глядя мимо Энстиса на лестницу, по которой спускались гости.

— Легковесен, — ответил Энстис. — Нет уверенности, податлив, как я думаю. То, что я сделаю с ним, тут же может переделать любой другой. Кстати, что ты скажешь о миссис Рэдли? У нее слабое здоровье?

— Не думаю, — рассеянно произнес Байэм. — Она ждет ребенка, вот и все. Бывшая леди Эшворд. Известна в свете.

— Это подходит. А кто такая миссис Питт, черт побери?

— Ее сестра, как я понимаю. — Байэм все еще смотрел на открытую дверь дома и отбывающих гостей. — Она не в счет и здесь временно, на пару недель. Скоро уедет к себе. Мне кажется, она приятная дама, к тому же красива и остроумна.

Энстис скривился в насмешливой усмешке.

— Надеюсь, у нее нет социальных амбиций. Терпеть не могу дам с амбициями, упаси меня от них бог.

— Не могу сказать. — Байэм сделал несколько шагов к дверям в дом. — Мне пора, завтра много работы.

— Разумеется, — согласился Энстис с нотками иронии в голосе. — Доброй ночи.

— Доброй ночи, — ответил Байэм и, не повернувшись, направился мимо кадок с цветами к входу в дом.

Энстис снова перевел взгляд на предрассветное небо, уже посеребрившее бледным лучом верхушки деревьев.

Шарлотте пришлось остаться ночевать у Эмили, поэтому Томас не виделся с ней утром, когда собирался в Кларкенуэлл. Он, разумеется, не успел еще сказать ей об убийстве Уильяма Уимса, да и особенно не стремился. Помимо того, что встречу с лордом Байэмом надо было хранить в тайне, сам по себе случай был вполне заурядный. Шарлотту всегда больше интересовал не способ убийства, а его причина. Тот факт, что старинная аркебуза исключается как орудие преступления, а другое оружие не найдено, Шарлотта сочтет случайностью, и ее, пожалуй, заинтересует лишь то, как такой джентльмен, как Байэм, смог пройти по улице с огромным ружьем в руках и остаться незамеченным. Но вскоре и это перестало бы ее интересовать, потому что Уимс, как личность, был бы ей неприятен, а его должники вызвали бы ее горячую симпатию.