– У меня в заведении. Витрины не горят, просто открывайтедверь и входите.

– Хорошо, я выхожу через десять минут, – твердо сказалМейсон.

Он повесил трубку, а Шастер, оставив Брэндона у двери,пересек холл быстрыми нервными шагами и схватил Мейсона за полу пиджака.

– Вы этого не сделаете! – объявил он. – Вы не можете такуйти! Это чудовищно! Я буду жаловаться! Это шантаж!

Мейсон оттолкнул его рукой и сказал:

– Вернитесь лучше к своим лекциям, Шастер. Никто не можетобвинить вас в их излишней сухости.

Мейсон достал из кармана платок и вытер лицо. Шастервозбужденно подпрыгнул, точно терьер, лающий на быка:

– Вы же знали, что нельзя нарушать завещание, завещание также верно, как золото! Что вы натворили? Пытаетесь пришить моим клиентам дело обубийстве? Ничего не получится! Вы с вашим привратником наживете кучунеприятностей! Кучу! Вы слышите? Вы…

Его прервал окружной прокурор Бергер, вошедший всопровождении Глассмена. Лицо Бергера выражало недоумение.

– Мейсон, – сказал он, – вы что-нибудь знаете о бриллиантах,которые находятся у вашего клиента Эштона?

– Нет, но мы можем его спросить, – предложил Мейсон.

– Кажется, надо с ним поговорить. Очевидно, он тут замешан.

Вмешался Шастер:

– Нарушение закона! Все подтасовано! Это Мейсон состряпал,чтобы нарушить волю покойного.

Мейсон вежливо улыбнулся:

– Я вас предупреждал, мистер Шастер, что всегда бьюнеожиданно?

– Вы хотите, чтобы я позвала привратника? – спросила пожилаяженщина в халате.

Тут в комнату шаркающей походкой вошел Оуфли в халате идомашних туфлях.

– Вы кто? – спросил женщину Бергер.

– Экономка, – вмешался Оуфли, – миссис Пиксли.

– Лучше бы пойти допросить привратника, не предупреждая егоспециально, – предложил Бергер.

– Послушайте, – сказал Мейсон, – не кажется ли вам, что вданных обстоятельствах я должен быть в курсе того, что вы узнаете?

– Идемте, – пригласил Бергер. – Вы будете в курсе, но неперебивайте ни вопросами, ни советами.

Шастер заметался вокруг стола.

– Вы за ним хорошенько следите, – предупредил он. – Он всеэто дело из пальца высосал.

– Замолчите, – бросил Том Глассмен через плечо.

– Идемте, – сказал Бергер миссис Пиксли. – Покажите дорогу.

Женщина пошла по коридору, задники ее туфель шлепали находу. Пол Дрейк пристроился рядом с Перри Мейсоном. Оуфли отстал, чтобыпоговорить с Шастером. Бергер держал под руку Сэма Лекстера.

– Странная женщина эта экономка, – тихо заметил Дрейк. – Всемягкое, кроме рта, а уж он такой жесткий! За счет остального.

– Под этой мягкостью, – ответил Мейсон, оглядывая фигуруженщины, – масса силы. Мускулы скрыты под жиром, но она очень сильна. Обратитевнимание, как она держится.

Женщина вела их по лестнице в подвальный этаж. Открыладверь, прошлепала по цементному полу, остановилась перед следующей дверью испросила:

– Постучать?

– Нет, только если заперто, – сказал ей Бергер.

Она повернула ручку и распахнула дверь. Мейсон не могразглядеть внутренность комнаты, но он видел лицо экономки. При свете, падающемиз комнаты, он увидел, как ее полное лицо застыло в диком ужасе. Ее твердыегубы раскрылись – и он услышал крик.

Бергер выскочил вперед. Экономка покачнулась, воздела руки,колени ее задрожали, и она начала оседать. Глассмен тоже устремился в комнату.Оуфли поддержал экономку под мышки.

– Спокойно, – сказал он. – Что случилось?

Мейсон протиснулся мимо них.

Кровать Чарльза Эштона стояла под открытым окном. Окнорасполагалось на уровне земли. Оно было подперто палкой, отверстие составлялопять-шесть дюймов, как раз столько, чтобы мог пройти кот. Кровать стояла прямопод окном, а на белом покрывале была масса грязных кошачьих следов – и наподушке тоже. В постели лежал Чарльз Эштон с искаженным лицом. Достаточно быловзглянуть на выпученные глаза и высунутый язык, чтобы опытные люди поняли,отчего он умер.

Бергер повернулся к Глассмену:

– Не пускайте сюда никого. Позвоните в отдел убийств. Невыпускайте Сэма Лекстера из поля зрения, пока все не выяснится. Я буду здесь ивсе осмотрю. Начинайте!

Глассмен повернулся, задел плечом Мейсона и извинился.Мейсон вышел из комнаты. Глассмен захлопнул дверь:

– Пропустите меня к телефону. Мистер Оуфли, не пытайтесьудрать.

– Почему это я должен удирать? – обиделся Оуфли.

– Не делайте никаких заявлений! Не делайте никакихзаявлений! – истерически умолял Шастер. – Молчите, говорить предоставьте мне!Неужели не понимаете? Ведь это убийство! Не разговаривайте с ними. Не подходитек ним. Не…

– Закройте рот, – воинственно подступил к нему Глассмен, –или я сам заткну его!

Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:

– Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы непонимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить!Молчите! Дайте мне говорить вместо вас.

– В таких разговорах нет необходимости, – заверил его Оуфли.– Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика.Помолчите и успокойтесь.

Когда все поднимались по лестнице, Перри Мейсон, отстав,наклонился к Полу Дрейку.

– Побудь здесь, Пол, – попросил он, – посмотри, что будет.Постарайся увидеть все, что сможешь. А не сможешь увидеть – пусть работают твоиуши.

– Смываешься? – спросил Дрейк.

– Есть еще срочные дела, – ответил Мейсон.

Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мейсонповернул направо, прошел через кухню, спустился с крыльца и оказался в дождливойночи.

Электровывеска, прославляющая «Вафли Уинни», не светилась.Над дверью горел ночник. Перри Мейсон повернул ручку – дверь отворилась. Мейсонзакрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед еще однойоткрытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина.Мейсон сказал: «Хэлло!» Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светомнастольной лампы под розовым шелковым абажуром.

У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула,стол и книжный шкаф – грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов.Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней –через щель – Мейсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене виселонесколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнатецарила атмосфера домашнего уюта. На столе – фотография Дугласа Кина в рамке.