– Что значит «сложным человеком»?

– Личностью, у которой различные эмоциональные и психологические факторы обуславливают реакцию на ситуацию, а не тупым животным, следующим только физическим стимулам или инстинкту.

– Про животное это вы верно, – сказал я. – Папаша и был скотиной.

– А как же быть с тем, что ты мне только что рассказал?

– Забудьте.

– Тебе нравился отец, Харли?

Каждые пару месяцев она задает мне один и тот же вопрос, а я даю на него один и тот же ответ.

– Я его недостаточно хорошо знал, чтобы решить, нравится он мне или нет.

– А какая была бы твоя первая реакция на него?

– Он был свой парень.

– Значит, ты его уважал, несмотря ни на что. Ведь так?

Я пожал плечами:

– Он во всем поступал как положено.

Она приподняла брови:

– Даже когда бил своих детей? Так полагалось?

– Он считал, что да.

– Хорошо, – сказала она. – Что заставляет тебя так думать?

– Мне не хочется говорить про отца, – категорическим тоном произнес я и отвернулся к окну.

Она помолчала, поднялась с места, подошла к древнему серому металлическому столу из числа тех, что даже директора школ давно велели выкинуть, достала ежедневник в кожаной коричневой обложке, ткнула пальцем в какой-то пункт на странице и захлопнула блокнот.

Я ее как-то спросил, откуда у нее такая шикарная вещь (куда круче, чем дребедень, которой торгует на своих прилавках «Холлмарк»). Похоже, ее даже слегка напугал мой вопрос. Но она моментально пришла в себя и объяснила, что купила его во время поездки и что порой человеку хочется шикануть.

– Ты подумал о том, чтобы навестить своего друга Скипа? – спросила она, не выпуская ежедневник из рук.

– Я купил себе нижнее белье, – ответил я.

– Боюсь, я не вижу связи.

– Я гол как сокол, трусы для меня – большая покупка.

– Не понимаю.

– Я не могу себе позволить поездку к Скипу, – растолковал я. – Нужны деньги на бензин, на еду, на пиво, на всякое такое. У меня нет средств.

– Понятно, – сказала она.

Куда ей понять.

Тут я заметил, что свою руку она с ежедневника так и не убрала. Опасается, мне тоже захочется шикануть?

– Я пока не обсуждала с тобой твое материальное положение. Как обстоят дела? Ты вступил в права наследования?

Права наследования. Курам на смех. Имущество отца надето на меня.

– Я вам уже как-то говорил: у него только жизнь была застрахована в рамках социального пакета по работе. Треть забрало правительство, остальное съели налоги на дом, гонорар маминому адвокату, похороны…

Я не стал оглашать весь список. Расходы на похороны потрясли меня не меньше, чем стоимость собачьего корма.

Довольно с меня. Я потянулся за своей бейсболкой и опрокинул стакан. Знаю, следовало извиниться, сказать: «Я сейчас вытру», но на меня словно столбняк напал. Вода лужей растеклась по столу, подступила к кожаному блокноту, закапала на ковер. Что-то мне это напомнило, даже желудок скрутило, только что конкретно?

Воспоминания закопошились у меня в голове. Что и когда пролил, какое наказание получил. Подзатыльник. Или деревянной ложкой по лицу. Или ремнем по заднице. Или по щеке тыльной стороной ладони. Провинился – получи. Без лишних разговоров. Если бы Бетти это видела, она бы согласилась: все происходило на уровне инстинктов.

Она вскочила с места, попыталась вытереть воду салфеткой и все уговаривала меня, мол, не стоит беспокоиться, оставайся на месте… Но я ноги в руки и вперед. Всю дорогу до своего пикапа бежал, в кабине по газам ударил. Она выбежала за мной на парковку и замерла у двери, немолодая женщина с юными глазами, знающая всю мою подноготную.

Меня до того колотило, что я чуть было не забыл заехать к Ии. Наверное, вид у меня был тот еще, судя по тому, как он вымучил улыбку. Даже воды мне предложил. Я хохотал, пока не разревелся.

По пути домой меня подташнивало. Да тут еще все кому не лень устроили во дворах костры из накопившегося мусора. Горел пластик, сухая трава и обкаканные бумажные пеленки, и вонь эта наполняла кабину и забивала аромат горячего яичного рулета.

У многих на деревьях и кустах еще висели пасхальные яйца. Кое у кого они провисят до Хэллоуина. А кое-кто повытаскивал во двор всякую мишуру, что призвана украшать лужайки. Начнется сезон охоты, они всю эту чепуху уберут обратно. А то, того гляди, с пулей повстречаешься.

Мне попалась на глаза женщина, не знаю, как зовут, мимо которой я езжу всю свою жизнь; она протирала зеленой тряпочкой блестящий синий шар, переливающийся, будто павлиний глаз. Женщина приветственно помахала мне рукой, и я помахал ей в ответ.

Свою Деву Марию она выставила рядом с миникупальней для птиц; перед ними возвышались два огромных пятнистых гриба, на шляпках у них сидели эльфы. Эта Мария не имела ничего общего с теми серыми каменными скульптурами, которые сейчас все понакупили, у них еще глаза этак скромно потуплены. Нет, у этой старомодной пластиковой статуи взгляд был устремлен в небо, на ней красовалось синее одеяние, а на розовых губах играла легкая улыбка. Маме такие были по душе, нравились их разноцветные одежды и безмятежные белые лица. Таких Мадонн она впервые увидела, только когда после гибели семьи уехала из Иллинойса, и ей подумалось, что это Господь посылает ей знак: здесь твоя жизнь сложится счастливо. Мама ехала по нашей долине и возносила молитвы Богородице.

По дороге домой я совершенно успокоился. Пульс стал нормальным. Руки меня слушались. Мысли не мешались. Меня даже не взбесило, что свадебная фотка родителей опять валяется поверх кучи мусора. Я только вытянул ногу и затолкал фото поглубже.

Когда я подъехал к дому, Элвис приподнял голову. Пес лежал на недогоревшем диване. Паленым разило уже меньше, и Элвис признал мебель своей. Застолбил участок.

Девочки насчет дивана не вспоминали. Побросали на пол в гостиной подушки и устраивались на них перед телевизором. Порой и я к ним присоединялся.

Безмолвная Мисти не появилась на крыльце в ожидании яичного рулета. Джоди не выбежала навстречу за своими печеньем и зонтиком. Вообще-то я о них и думать забыл. Но стоило коснуться ручки входной двери, как меня пронзила ужасная мысль: они все мертвы. Кто-то застрелил их и сложил тела штабелем в гостиной на том месте, где стоял диван. И не разберешь, где кто, пока не посмотришь в пустые безжизненные глаза, взирающие с залитых кровью лиц. У Джоди глаза серые, как у мамы. У Мисти папины темные глаза. У Эмбер радужки голубые, как у меня. Только так и можно разобраться в этой груде тел, застывших рук и ног, в мешанине волос, золотых, рыжих, каштановых…

Элвис зарычал. Прижал морду к земле, наставил уши и оскалился. Шерсть у него на загривке встала дыбом. На шерсти была кровь. Почему-то я знал: на его теле нет ран. Это кровь девочек. Пес был рядом, когда раздались выстрелы. И я был рядом. И рычал он сейчас на меня. Я оглядел себя и увидел кровь на своих ботинках и джинсах. Руки мои сжимали ружье дяди Майка.