— Неужели так много женщин покупают диваны цвета авокадо?

— Ты даже не представляешь, — отвечает он. — Это настоящая диванная лихорадка. Его хотят купить все.

Я немного медлю, прежде чем задать следующий вопрос. Прошу простить мою наивность, но разве не бывает так, что женщины приходят в магазин со своими мужьями или возлюбленными, и разве тогда не возникают сложности с тем (я бросаю взгляд на свои записи), чтобы «решительно и всеми возможными способами» заняться с ними сексом?

— В смысле, — поясняю я, подыскивая слова, — куда девается муж?

Он вздыхает:

— Мы договариваемся, что я доставлю диван, когда его не будет дома.

— А разве не бывает так, что женщина отказывается?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

— Ты читал Генри Миллера?

— Нет.

Я молча разглядываю потолок.

— А при чем здесь Генри Миллер? — спрашивает он. Неуверенно.

— В одной своей книге он пишет, что у самца австралийского кенгуру два пениса: один на каждый день, а другой — для праздников. Интересно, у тебя так же?

Он не отвечает. Он думает, не издеваюсь ли я над ним. Наконец, может, из любопытства, может, потому, что впереди еще вся ночь, я прошу его рассказать об этих женщинах.

— Я крадусь за ними по магазину, — рассказывает он, — слежу за ними, затаив дыхание, когда они подходят к дивану. Я изучаю их — волосы, лицо, грудь, ноги, надеюсь, что вот эта сядет, а эта пройдет мимо. Диван красивый. Многие женщины обращают на него внимание. Многие щупают мягкую зеленую ткань, представляя себе, как диван будет смотреться у них дома. Иногда я пытаюсь помочь им определиться. По правилам, этого делать нельзя, но если я вижу, как симпатичная девушка все ходит вокруг него и наконец садится, мечтательно ахая, то я неслышно подхожу к ней и говорю: «По-моему, этот диван просто создан для вашего дома!»

Тогда девушка тихо смеется и говорит: «Но вы же не знаете, как выглядит мой дом».

А я отвечаю, что узнаю это через шесть — восемь недель, которые потребуются для доставки мебели из магазина «Галилео».

— «Галилео»? — переспрашиваю я, сверяясь с записями.

— Так называется наш мебельный магазин, — отвечает Мартин.

— Да, верно.

— Мы продаем столы, стулья, ковры, кровати, жалюзи, лампы, шезлонги, полки, шкафы, скамьи, офисные столы, пуфики, а кроме того, у нас подают лучшие в городе эспрессо и салат руккола…

— Не отвлекайся, пожалуйста.

Мартин переводит дух.

— Но если на диван плюхается какая-нибудь уродина, которая явно хочет его купить, я тут как тут, качаю головой и показываю на другую модель, тоже итальянского производства. Я пытаюсь убедить ее, что другой диван красивее и дешевле и что ей следует выбрать его. Конечно, не всех удается убедить. Бывает, уродина не обращает внимания на мои слова и все равно покупает диван цвета авокадо. Тогда по правилам мне ничего не остается, как обслужить ее и тем и другим способом.

— Но ведь тебя никто не заставляет, — подчеркиваю я. — И меньше всего эти, как ты говоришь, уродины.

— Я действую по системе, — резко обрывает он. — И я не сдамся до тех пор, пока… (Он задумчиво смотрит на меня.) Это все равно что выстроить карточный домик. Сначала просто забавно, и ты не боишься, что он развалится, — начнешь тогда заново, и все. Но вдруг у тебя начинает получаться. Выстраиваешь этаж за этажом, и домик не разваливается! Тогда становится дико важным использовать все пятьдесят две карты и чтобы домик не развалился, понимаешь? Вот так. Сначала ты просто заключаешь с другом или коллегой пари, что соблазнишь первую женщину, купившую диван цвета авокадо, — при этом не важно, кто она. И ты справляешься с удивительной легкостью. Потом еще одну, понимаешь, и опять легко. И еще одну, и еще, и еще. А домик не разваливается! И с каждым разом это захватывает тебя все сильнее, ведь кто-нибудь из них может отказаться. Но никто не отказывается. Никто. И мне не приходит в голову, что я должен остановиться, сам разрушить этот карточный домик только потому, что какая-то из женщин мне не нравится. Однажды, — рассказывает Мартин, — в магазин пришла маленькая, худощавая и бледная женщина, которая сразу уселась на мой диван. Темно-русые волосы, химическая завивка, лицо, в котором не было ничего привлекательного: сухая кожа, усталые зеленые глазки, узкие губы и маленький носик. Не симпатичная, но и не сказать чтобы страшная. Я предпочитал настоящих уродин, — рассказывает он. — Так, чтобы их уродство бросалось в глаза. Или очень толстых.

Он изучающе оглядывает мою фигуру. Я взглядом даю ему понять, что нисколько не обижена.

Та женщина, не симпатичная и не уродливая, купила диван цвета авокадо, и через восемь недель Мартин приехал к ней домой. Они уже договорились обо всем, что должно было между ними произойти, и как только он ставит диван в гостиной, она начинает раздеваться. Она не смотрит на него. Даже раздевшись и лежа на зеленых подушках, она на него не смотрит. Он расстегивает брюки и думает, что, может, надо погладить ее по щеке, дотронуться до нее, по крайней мере, сказать хоть что-нибудь. Но он не делает этого, а просто наваливается сверху, засовывает в нее свой член и ничего не чувствует, абсолютно ничего, будто нижняя часть ее тела мертва. Внезапно женщина ловит его взгляд, заставляет увидеть свои глаза, полные слез радости, и это счастливое выражение глаз настолько шокирует его, что он отворачивается.

Женщина кричит от удовольствия. Ее тело двигается, и этот ритм не совпадает с ритмом его тела, он пытается уловить его, но не может. Это потому, что она не думает о нем, вдруг понимает он. Она смотрит на него счастливым взглядом, кричит от вожделения и дергается из стороны в сторону, но она не думает о нем. Кончая, она крепко вцепляется в него и отталкивает от себя так, что его член почти выходит из нее. Тогда она в первый раз целует его, прижимаясь к нему всем телом, и он вынужден уткнуться носом в ее жидкие волосы.

Они одеваются, и она вновь обнимает его, на этот раз жеманно и игриво, подобно героине викторианского романа, которая наконец-то повстречала свою единственную любовь. Она кокетливо поглаживает его ногу и говорит что-то вроде того, что хорошо, когда двое могут вот так встретить друг друга. Чувствуя прикосновение ее руки, он отшатывается.

— Меня тошнило. Обычно мне нравятся женщины… Нравится отыскивать то, что сводит ту или иную с ума. Иногда я стараюсь угадать это заранее, но чаще всего ошибаюсь. В каждой меня поражает ее неповторимость.

— Так почему же тебя тошнило в тот раз?

— Не знаю. Это было так гадко. Мне хотелось встать прямо посреди всего этого и сказать, что я больше не могу.

— Почему же ты так и не сделал?

— Наверное, из вежливости.

— И ты перестал соблазнять женщин, которые покупали зеленые диваны?