Δ

Ликующий Айк внес сумки в музей и поставил у порога.

– А что я говорил? Эти зеленые повязки сами не знают, что делают! Сборище старых толстяков и прифрантившихся желторотых фантазеров! Ты его лицо видела? Впору в рамку вставить, чтобы всегда любоваться! – Невольное движение пуститься наутек явно было изъято из протокола, отчего Айк начал нравиться Ди еще больше.

Она расстегнула сумки и раскрыла их, предложив Айку взять что-нибудь себе. Он порылся в одежде и других вещах, потирая ткань брюк и рубашек двумя пальцами, чтобы оценить материал.

– Качественная, – похвалил он, – но уж ладно. Будешь мне должна.

Тогда Ди опустила руку в карман фартука и из-под сложенного постановления достала опасную бритву с рукоятью слоновой кости, которую реквизировала из тумбочки министерского сынка. Она не спеша раскрыла бритву на ладони.

Айк приподнял бровь.

– Я предпочту, чтобы Айк был мне должен. – Ди подала ему бритву рукояткой вперед. – На, положишь во второй носок.

Айк принял подарок и одобрительно погладил жемчужную инкрустацию большим пальцем.

– У меня на третьем этаже собирательница устриц без ведра, – сказала Ди. – Можешь достать мне ведро, Айк?

События, которые привели к свержению королевского правительства

Часть II

Беллоу, сын министра королевского правительства, подозвал Лайонела и предложил ему взять выходной и посетить Плавучий морг. Можно осмотреть труп Йовена, скверного посудника, покусившегося на убийство министра Вестховера.

После расследования, постановившего, что министр совершенно безвинен, невостребованное тело стало собственностью города, и власти решили выставить его в Плавучем морге, где тела известных преступников и прочих ненормальных индивидуумов сохранялись во льду и химикалиях и были доступны для всеобщего обозрения. Расположение морга на реке, как считалось, способствовало гигиене и предотвращало распространение болезней. Йовен находился в морге уже больше месяца.

Лайонел заподозрил подвох. Мнения о Беллоу он держался самого низкого.

– С чего вдруг ты решил там побывать?

– Так развлечься же хочется! – Беллоу невесело засмеялся и протяжно зевнул. Разговор происходил в университетской гостиной. Министерский сынок сидел развалясь, перебросив ногу через подлокотник кресла. – С утра меня прям осенило: «А сходить посмотреть на прожженного преступника?» Светлая у меня голова на плечах, раз меня осеняют столь блестящие идеи-то? Я говорю себе: спрошу вот первого, кто войдет, не составит ли он мне компанию. И тут входит Дейкин с расстегнутой ширинкой. Тогда я говорю себе: следующего спрошу, кто войдет и кто не дурак, и входишь ты, Лайонел! У меня прям отлегло – ты же не дурак, вечно о чем-то думаешь. Я хочу съездить в морг с тем, у кого в голове мозги, а не дерьмо. Ну, что скажешь? Признайся, заманчиво же забросить книжки на денек и проветриться! Будет тебе образование на выезде.

Это было почти смешно, а чувство юмора у Лайонела имело свои пределы. Как он слышал, Беллоу учебников отродясь не открывал и образованием не интересовался – ни полевым, ни камеральным. Профильным предметом Беллоу можно было считать привычку зонтиком задирать горничным юбки, а непрофилирующим – вопрос, нет ли у кого настроения сходить пожрать.

Лайонел знал о своей репутации ботаника и носил ее без сожаления и даже с некоторой гордостью. Поэтому он как-то рассчитывал, что уж к нему-то Беллоу потянется в последнюю очередь.

Беллоу совершенно не был популярен в университете. Если прилежание Лайонела снискало некоторую симпатию, то привычка Беллоу хвастаться своими деньгами и успехами у проституток не принесла ему ни одного приятеля.

Однако Йовен Лайонела действительно интересовал, в этом Беллоу не ошибся.

Газетные отчеты, в которых всячески выпячивалась «самооборона» министра финансов, неизменно коробили Лайонела. За вычетом конкретных персоналий и специфических обстоятельств происшествия оставались трое мужчин с пистолетом против одного, вооруженного тарелкой.

Были и иные алогичности, с недавних пор не дававшие ему покоя: старый официант из университетской столовой, который, примостившись на ящике на заднем дворе, перебирал объедки, тщательно очищая куриные кости и откладывая остатки мяса на салфетку, чтобы забрать домой; студенты вроде Беллоу, не проявлявшие интереса к занятиям, однако числившиеся в университетских списках по единственной причине – их родственники занимали посты в правительстве; необъяснимость того факта, что национальная великая армия вела войну за тысячу миль, по другую сторону океана, и при этом жизнь вокруг текла как обычно, ибо ни у Лайонела, ни у его знакомых не служили ни родственники, ни приятели. Можно было искренне забыть, что идет война, настоящая война под национальным флагом страны.

Лайонел сказал, что съездит с Беллоу в Плавучий морг.

– Класс! Вестховер с моим папашей дружбаны с самых тех пор, как они тут учились, – продолжал трепаться министерский сынок. – Как тебе идейка: может, один из нас когда-нибудь тоже пристрелит психа и наши сыновья пойдут поглазеть на его труп! Во ржачно-то будет, Лайонел!

Δ

От университета они поехали на трамвае на западную окраину города, где был пришвартован Плавучий морг. Беллоу, захвативший с собой фляжку, с ходу прицепился к какой-то нищенке, настаивая, чтобы она с ним выпила.

Женщина сидела напротив. Каштановые, с сильной проседью волосы, оплывшие черты лица – почти старуха. Она утопала в заплатках и лохмотьях, а мятые бумажные цветы, пришпиленные к обвислой коричневой шляпе, подрагивали в такт тряске вагона.

– Да ты понюхай, а потом будешь отказываться! – уговаривал Беллоу, размахивая фляжкой с отвинченным колпачком под носом у нищенки. Сидевшему рядом с ним Лайонелу не требовалось подносить к носу флягу, чтобы уловить запах: этим пойлом разило даже от кожи Беллоу.

Женщина испуганно обнимала непокрытую корзину у себя на коленях, наполненную поцарапанными дверными ручками, ржавыми петлями и непонятными бронзовыми штуковинами, и отвечала ручейком слов на незнакомом языке. Лайонел предположил, что женщина набрала хлама в обвалившихся постройках или на мусорных кучах, и вспомнил официанта, руки которого покрывали старческие пятна; он обирал волоконца мяса с куриных костей, бережно откладывая свою добычу на салфетку. Жизнь Лайонела спокойно текла в университете, тогда как другие люди вытягивались в нитку, чтобы выжить.

– Она тебя не понимает, – сказал Лайонел, желая, чтобы Беллоу оставил нищенку в покое. Министерский сынок и ухом не повел, убеждая женщину:

– Если ты сделаешь глоток этой живительной влаги, я куплю твою лучшую дверную ручку. Черт, да я и худшую куплю! А теперь, раз мы договорились по чесноку, давай сюда дверную ручку, а затем я дам тебе отхлебнуть. – Беллоу отпил, рыгнул и помахал фляжкой: – Видишь? Прямо мед на языке!

Женщина испуганно улыбнулась и что-то затараторила.

– Не понимаю я твоей тарабарщины, – отмахнулся Беллоу. – Будем пить или нет?

Нищенка поспешно сошла, едва дождавшись следующей остановки.

Беллоу