больше.

– И что они хотят?

– Посмотреть на подозреваемых, – сказал Каримдин, и, услышав это, женщина покачала головой, ушла в свой угол, и оттуда раздались приглушенные рыдания.

– Блядь, – едва слышно выругался полицейский, – ослы…

– Эй, – вдруг обратился к нему усатый мужичок, – ты чё разорался? Тихо делай свою работу.

Полицейский проглотил замечание мужика и удалился в конец коридора.

– Каримдин, позови имама. Подключи *******. Пусть успокоят народ, – спокойно скомандовал тот же мужичок.

Как я понял, речь шла о старейшинах, и это решение показалось мне охренительно умным. Хоть кто-то тут мыслит рационально. Он оглядел помещение, увидел притихших двоих на кушетке, задал им пару вопросов, и мне стало очевидно, что это владельцы гостевого дома.

– А ты кто? – спросил он вдруг меня, и я, как ракета, взлетел со стула.

– Журналист. Заур попросил помочь, пофоткать.

– А, хорошо. Туда-сюда не болтай, – сказал он строго, по-отцовски.

– Да, – ответил я, будто солдат на линии фронта, принявший приказ.

– Можно, – сказал полицейский-грубиян, указывая на конец коридора, и они вместе с мужичком ушли.

Сидевшие на кушетке достали сигареты и пошли в администраторскую, а я остался в совершенно не отапливаемом фойе один, если не считать женщину, которая в своем горе, кажется, мысленно была где-то не здесь. Она продолжала смотреть в окно. Зазвонил мой телефон, это была мама:

– Арсен, ну как? Выехал?

– Нет, пока еще тут. Полицейские попросили кое-что для них поснимать, и я остался еще на пару часов.

– Что поснимать?

– Людей. Тут у них допрос будет скоро, и надо, чтобы кто-нибудь для них пофоткал.

– Вы в полицейском участке?

– Нет, там же, в гостевом доме. Я думаю, тут нет никаких полицейских участков, – усмехнулся я. – Тут здание администрации села – чей-то старенький частный дом.

– Воре ха, – вспомнила мама свой аварский язык, что означало «Будь осторожен».

– Да тут ничего такого. Никаких подозреваемых, просто, как я понял, говорить будут с неместными, – сказал я потише, чтобы женщина не услышала мои слова. Затем встал со стула и пошел подальше в коридор.

– Ну, хорошо. И когда домой?

– Надеюсь после обеда выехать. Посмотрим. Дело интересное. Нельзя, наверное, ничего рассказывать, но просто тут прямо кино какое-то. Все какие-то нервные: полиция, жители, родственники. Тут все жестко, и я внутри всего этого.

– Воре ха, – повторила мама. – Сделай, что они просят, и пулей домой. Понял?

– Да, капитан.

– Астахфируллагь [Прости меня, Аллах], – выдохнула она. – Тут уже по всем новостям это крутят. Ничего толком не показывают, но уже все сказали. Зверство.

– Да…

– Ты там внутри был? В доме.

– Ну так, рядом, – соврал я. – Особо ничего не видел. Тут больше народ раскачивает лодку.

– Конечно, местные так реагируют. У них под носом. Тем более какой-то важный человек был, да?

– Да, вроде.

– Сколько там живет человек?

– Не знаю.

– Человек пятьсот, наверное, – высказала догадку мама.

– Наверное, – поддержал ее я.

– Тем более что все всех знают. Это точно кто-то чужой. Со стороны. Приехал, сделал и убежал уже, наверное, давно.

– Да, – сказал я без особого интереса.

Все эти теории я уже прокрутил в голове сотню раз. Я просто ждал, пока эта история начнет развиваться. Как любитель детективов, я рассчитывал, что должно произойти что-то такое, что придаст ей импульс. В кино обычно находят орудие убийства или появляется новая жертва, снимок, след. Правда, с другой стороны, я понимал, что это реальный мир, реальная жизнь и Дагестан. А стало быть, это дело либо раскроется за пару дней, либо годами будет висеть в воздухе, пока народ не отпустит это, как отпускал многое другое в конце девяностых: сотни убийств, теракты, криминальные и клановые разборки, завершавшиеся кровавыми побоищами. Многое было. Многое отпустили. Я как человек, почти не заставший те мрачные годы, мог судить о них лишь по рассказам отца – прямого участника событий.

– Насчет девочки… Я сбросила тебе ее номер и фото тоже.

– Какой? – спросил я, не понимая, как наш разговор так быстро переключился на мою личную жизнь.

– Я же тебе говорила вчера. Девушка, заканчивает юридический, Айшат. Вспомнил?

– Да-да, вспомнил, – сказал я.

– Ее предупредили, что ты позвонишь. Фото есть, симпатичная. Ее папа серьезный такой. Она, наверное, такая же.

– А если она мне не понравится? Вначале надо фото отправлять, чтобы я сказал «да» или «нет», а потом уже давать номера друг друга. А сейчас, получается, у меня даже нет выбора. Если не позвоню, подумают, что что-то не так.

– Не капризничай. Хватит уже. Миллион девушек увидел. Эта то, другая еще что-то, третья низкая, четвертая губы сделала. Хватит уже. Хоть кому-нибудь дай шанс. Не все по фото делается, понял? Тоже мне фотограф.

– М-м, – протянул я, закатывая глаза.

– Позвони сегодня. В обед большая перемена у нее, вы тоже, наверное, на обед пойдете. Поднимешь настроение себе.

– Хорошо.

– Не забудь.

– Ага. Все?

– Да.

– Арсен! – крикнула мама в трубку, когда я уже отвел телефон от уха и почти отключился.

– Да?

– Не рассказывай ей, где ты, хорошо? Никаких убийств, полицейских и остального. Испугается сразу, подумает, ты постоянно в такие дела лезешь.

– Хорошо, – сказал я и потер лоб. – Теперь все?

– Все. Давай, золотой.

– Давай, – сказал я и отключился.

С целую минуту я смотрел на экран телефона. «Мамы…» – подумал я. Все о своем. Я нахожусь в центре событий – на месте, возможно, самого зверского убийства в постсоветской истории Дагестана, а она мне про свадьбу. Да я, может быть, ночевал через стену с убийцами! Да тут каждый может им оказаться. Первым делом, первым делом убийства, ну а девушки и свадьбы потом…

Легче, наверное, сразу сбагрить предполагаемую невесту. По моему опыту свиданий по договору, та, вторая сторона, тоже не особо горит желанием связать себя узами брака. Как правило, это жесткая позиция родителей, и все, что требуется от меня, – это