– И чего ты раскомандовался? – подал голос Утенок.

– Я – глава семьи! – завизжал Хэрн. – Изволь слушаться!

Мы с Утенком повернулись к Робин. Та покосилась на глиняную фигурку Гулла и пожала плечами.

– Похоже, это правда, – бросила она.

– Тогда ему стоило бы сказать то же самое, но повежливее. – И мы с Утенком сердито зыркнули на Хэрна.

– Я не могу быть вежливым, пока не позавтракаю, – огрызнулся Хэрн. – Меня это бесит. Мы ничего не ели с тех самых пор, как высадились здесь, – не считая иллюзий. Ведь правда же, Робин?

– Мне так не кажется, – заметила сестра, забираясь в лодку. – Но откуда мне знать?

Мы прошли через заросли тростника, отталкиваясь шестом, выплыли к месту слияния двух рек, и ленивый красноватый поток понес нас между двух рядов деревьев, некогда отмечавших берега. Хлеб жутко зачерствел. Капуста загнила. Мы пожевали морковки, затвердевшего сыра и сушеных фруктов. Утенок настолько проголодался, что съел луковицу. Из глаз у него тут же хлынули слезы. Мы были продрогшие, раздраженные и как-то мрачно испуганные. Мы знали, что возвращаемся обратно в реальную жизнь, и нам хотелось узнать, почему Танамил задержал нас и почему теперь отпустил.

– Ты сказал, что мы ели невзаправду, – обратилась я к Хэрну, когда мы закончили завтракать. – Но ты же не веришь в волшебство.

– Я верю своим глазам, – отозвался Хэрн. – Я видел, что произошло с Гуллом.

Я ведь чуть не разрушил тогда это заклятие. И жаль, что не разрушил! А та еда была слишком хорошей для настоящей. Мне не хочется верить, что она была ненастоящая, но, боюсь, придется это признать. Это… неприятно.

– Ну, не повезло, – вежливо сказал Утенок.

Хэрн пребывал в таком унынии, что даже не врезал Утенку. Он проговорил:

– Раздражает, что в голове все перемешалось. Я ничего не могу вспомнить толком.

Тут я и поняла: у Хэрна те же самые трудности, что и у меня.

– Свихнуться же можно! – воскликнул Хэрн. – Робин, что это такое с нами было?

– А мне-то откуда знать? – Она была мрачнее всех.

Мы поставили парус. В его складках обнаружились червяки, жуки и уховертки, а под мачтой обосновались древесные вши и какие-то многоножки. Завидев их, Хэрн нахмурился.

И так же хмуро он смотрел на деревья, пока мы медленно плыли между ними, время от времени меняя галс, когда менялся ветер. Мы не выбирались за них, хотя за деревьями и тянулись широкие полосы воды. Никто не знал, какая там глубина. Вокруг не было ни души – только деревья среди водной глади.

– А вас в этих деревьях ничего не удивляет? – спросил Хэрн.

Вроде бы ничего особенного в них не было. Мы проплыли под очередной раскидистой кроной, и Утенок начал перечислять:

– Тут растут дубы, вязы, ивы…

– Иди лучше поспи! – рявкнул Хэрн. – Танакви, ты же обычно замечаешь всякие штуки. Что ты скажешь про эти деревья?

Я присмотрелась повнимательнее. Дуб, под которым мы проплывали, был большим – но не каким-нибудь сверхъестественно большим. Он как раз начал покрываться листвой, словно пучками желтоватых лоскутков. Росшие за ним вяз и ивы выглядели совершенно обычно; они уже успели зазеленеть.

– Но ведь дубы всегда отстают от других деревьев, – заметила я. – По весне деревья именно так и выглядят.

– Вот! – воскликнул Хэрн. – Вот именно! Когда мы подплывали к месту слияния рек, все деревья еще стояли голые!

Мы потрясенно уставились на молодую листву. Хэрн был прав. Ведь я же сама и отметила, что здесь, ниже по течению, мы будто обратно в зиму приплыли!

– А теперь попробуйте вспомнить прошлую ночь, – предложил Хэрн. – Тогда светила луна. А сейчас, когда мы отплывали, никакой луны не было. Ведь так?

И снова он был прав.

– Как по-твоему, что же случилось? – содрогнувшись, спросила я.

Хэрн нахмурился:

– Думаю, прошло много дней. Но сколько же, вот что хотелось бы знать. И еще мне хотелось бы знать, к чему все это было? Что затеял Танамил?

– Ты считаешь, он это сделал, чтобы мы не успели… не успели развести костер для Единого? – спросила я.

На тот случай, если кто-нибудь из тех, кто станет читать мою историю, не в курсе, я сейчас все объясню. Раз в год, когда половодье на Реке начинает спадать, Единого нужно положить в костер – и он выходит оттуда обновленным. Это странный обычай, но Единый – это Единый, он не похож на остальных Бессмертных.

Я не знаю, что может произойти, если он пройдет через огонь не в надлежащее время. До сих пор никто не осмеливался это проверять.

Хэрн нахохлился и погрузился в раздумья. У него в глазах появился ледяной холод, который всегда меня пугал. Страшно подумать, что будет, если мой брат Хэрн вырастет таким грозным, каким бывает в такие минуты. Его ссутуленные плечи и выступающий нос напомнили мне ту тень дяди Кестрела у нас на стене. Хэрн уставился своим застывшим взглядом на белую воду и выдал:

– Нас учили, что Единый – наш предок. Нам также сказали, что душу Гулла можно использовать для того, чтобы вытягивать силу нашего предка. Мы слыхали, что варвары это умеют. Встретились с варваром, и с нами случились странные вещи. До сих пор мне казалось, что обычаи, связанные с Единым, – полный бред. Но если я верю в то, что произошло с Гуллом у меня на глазах, почему я не должен верить, что опасность угрожает и Единому? Вопрос в том…

– Перестань, Хэрн, – бросила Робин. – Ты, наверное, заметил, что прошло много дней.

– …когда спадет паводок? – закончил Хэрн.

– Мы ничего такого не заметили, – ввернула я. – А ты что, знаешь, сколько мы там пробыли?

– Я не считала, – отозвалась сестра. – Пожалуй, дней десять.

– Десять дней! – вырвалось у меня. – Тогда неудивительно, что капуста испортилась!

– Ну так и что с половодьем? Оно спадает или нет? – волновался Хэрн.

Мы обеспокоенно посмотрели на раскинувшуюся вокруг нас водную гладь. Река, чья сила теперь удвоилась, несла между деревьями ветви, сучья, солому, листья и сорную траву.

– Ой, гляньте! – закричал Утенок, указывая на плывущий поблизости предмет.

Мы посмотрели и обнаружили, что он движется не вниз, а вверх по течению. Мы потрясенно уставились на него.

– Река течет не в ту сторону! – воскликнула Робин.

И битый час ветки, солома и листва продолжали медленно плыть против течения. А наша лодка, увлекаемая ветром, двигалась вперед. Но нам становилось все страшнее. Мы с Утенком торчали у бортов, глазея на всякий хлам на воде. И что это должно означать: конец наводнения или проявление враждебной магии?

– Наверное, это волшебник, который сидел у моря, повернул Реку вспять, – предположила я.