– Не знаешь, так я тебе скажу: мы рискуем испортить себе воскресенье.

Нужно заметить, что вся наша бригада получила строжайшие инструкции относительно бистро на площади Жанны д'Арк. Кажется, это заведение первым обнаружил Эмиль. Оно обладало двумя преимуществами: там можно было поесть за сущие гроши, почти даром, и к тому же досыта; одно это ощущение стоило всех изысканных блюд в мире. Эмиль не преминул сообщить адресок ребятам, и мало-помалу бистро стало ломиться от посетителей.

Как-то раз, проходя мимо, Ян с ужасом заметил, что в зале обедает чуть ли не вся его бригада. Одна полицейская облава - и нам всем каюк. В тот же вечер нас вызвали тапи militari[9] к Шарлю, и каждому досталось по первое число. Отныне посещение бистро под вывеской "Тарелка супа" было нам категорически запрещено, под страхом суровой кары.

– Я вот о чем думаю, - шепнул Клод. - Если никто не имеет права туда ходить, значит, никто из наших нас там не засечет?

Братишка рассуждал вполне логично. Я ждал продолжения.

– А если мы туда пойдем и никто из наших нас не засечет, мы не подставим никого из бригады, разве я не прав?

Трудно было возразить на столь убедительный довод.

– И если мы побываем там вдвоем, ты и я, никто об этом не узнает, и Ян не будет нас ругать.

Вот видишь, как здорово работают мозги на пустой желудок, истерзанный постоянным голодом. Я обнял брата за плечи, и мы, оставив канал, направились к площади Жанны д'Арк.

Войдя в бистро, мы оба испытали жуткий шок. Все члены нашей бригады, видимо, рассуждали так же, как мы; да нет, какое там "видимо", - все были тут как тут и преспокойно обедали; зал был почти полон, свободными оставалась всего пара стульев. Но самое интересное, что эти свободные места были аккурат рядом с Яном и Катрин, их любовное свидание стало предметом всеобщего интереса, и поделом! Ян сидел с мрачной физиономией, а окружающие пытались кое-как сдержать разбиравший их хохот. В то воскресенье хозяин бистро, наверное, очень удивлялся, с чего это все клиенты в его заведении корчатся от смеха, хотя вроде бы и не знакомы между собой.

Я первым перестал веселиться: ситуация, конечно, была забавная, но я заметил в глубине зала Дамиру с Марком; они тоже обедали "наедине". А раз Ян попался на глаза товарищам в этом запретном месте, да еще в компании с Катрин, у Марка не было никаких причин лишать себя удовольствия от встречи с Дамирой; я увидел, как он взял Дамиру за руку и она ее не отняла.

Пока мои любовные мечтания обращались в прах над тарелкой псевдочечевицы, все остальные, пригнувшись к столу, утирали слезы от смеха. Катрин поначалу прикрывала лицо своей косыночкой, но в конце концов и она, не выдержав, захохотала во весь голос, чем сильно подняла и без того радостное настроение зала; даже Ян и хозяин последовали ее примеру.

Вечером я проводил Клода домой. Вместе мы прошли по узкой улочке, где он жил. Садясь в трамвай, я обернулся, чтобы еще раз увидеть его мордашку перед тем, как ехать в свою унылую конуру. Но он не оглянулся, да так было и лучше. К себе домой возвращался уже не мой младший братишка, а взрослый мужчина, которым он стал. В тот воскресный вечер мне было черт знает как тоскливо.

11

Эти выходные были последними в июле. Настало утро понедельника - 2 августа 1943 года. Именно сегодня мы отомстим за Марселя: Лепинас будет убит, как только выйдет из дома, как обычно, в половине четвертого - единственный момент, когда его можно застичь.

Катрин встала утром с каким-то тяжелым предчувствием: ее мучит тревога за участников этой операции. Неужели от нее ускользнуло что-то важное? Может, в машине, припаркованной перед домом Лепинаса, сидят полицейские, а она их не заметила? Она снова и снова мысленно перебирает все подробности слежки на минувшей неделе. Сколько раз она прошла по той респектабельной улице, где живет прокурор, - сто или больше? Чтобы отогнать мрачные мысли, Катрин решает отправиться во Дворец правосудия - туда наверняка сразу дойдут известия об акции.

Большие часы на фасаде Дворца правосудия показывают без четверти три. Через сорок пять минут ребята начнут стрелять. Стараясь не привлекать к себе внимание, она бродит по широкому коридору, читает объявления на стенах. Она старается вникнуть в их смысл, но тщетно, ей не удается понять ни строчки, запомнить ни слова. По коридору шагает человек, его каблуки звонко стучат по полу, на лице застыла странная усмешка. Двое других мужчин, идущих навстречу, приветствуют его.

– Господин прокурор, - говорит один из них, - позвольте представить вам моего друга…

Встрепенувшись, Катрин оборачивается и наблюдает эту сцену: один из мужчин протягивает руку тому, кто улыбается, а третий заканчивает:

– Господин Лепинас, познакомьтесь с моим близким другом, господином Дюпюи.

Лицо Катрин сводит судорога: человек со странной улыбкой не имеет ничего общего с тем, кого она подстерегала всю прошлую неделю. Но ведь это Ян сообщил ей его адрес, и это его имя выгравировано на медной табличке, прибитой к садовым воротам.

У Катрин гудит голова, сердце бешено колотится; мало-помалу до нее доходит ужасная истина: Лепинас, живущий в богатом доме тулузского предместья, просто-напросто однофамилец прокурора! Та же фамилия и, что еще хуже, то же имя! Как это у Яна хватило глупости вообразить, что координаты такой важной шишки - заместителя генерального прокурора - можно найти в справочнике?! И пока Катрин размышляет над этим, часы на стене широкого коридора продолжают свой неумолимый ход. Уже три часа, значит, через тридцать минут ее товарищи убьют несчастного безвредного человека, повинного лишь в том, что его имя совпало с именем преступника. Так, нужно успокоиться, прийти в себя. И первым делом уйти отсюда, чтобы никто не заметил ее смятения. Выйти на улицу и бежать, бежать к ним, даже украсть велосипед, если понадобится, но успеть туда, чтобы предотвратить самое страшное. Остается двадцать девять минут - при условии, что человек, которому она желала смерти и которого хочет теперь спасти, не изменит своей привычке и не выйдет раньше времени… именно сегодня.

Катрин бежит по улице, замечает велосипед, прислоненный к стене, - его владелец отошел к киоску, чтобы купить газету; времени на размышления, а тем более на колебания, нет, она вскакивает на велосипед и гонит изо всех сил. Позади никто не кричит: "Держите вора!" - видимо, хозяин еще не заметил, что у него увели машину. Катрин едет на красный свет, у нее развязался шарф, как вдруг, откуда ни возьмись, сбоку возникает автомобиль. Водитель громко сигналит, левое переднее крыло задевает ногу Катрин, дверная ручка оцарапала ей бедро, она едва не падает, но все же кое-как удерживает равновесие. Ей некогда думать о боли - она только покривилась и сжала зубы, - некогда бояться, нужно спешить. Она исступленно жмет на педали, так что спицы колес сливаются в сплошной сверкающий круг; велосипед мчит с бешеной скоростью. Прохожие на "зебре" кричат ей вслед ругательства, но ей не до извинений, она не тормозит и на следующем перекрестке. Новое препятствие - трамвай; нужно проскочить перед ним, лишь бы только колеса велосипеда не застряли на рельсах: при такой скорости падения не избежать, и тогда у нее не будет никаких шансов подняться. Мимо мелькают фасады домов, тротуары бегут сплошной серой полосой. Легкие уже не выдерживают сумасшедшего темпа и готовы разорваться, но что значит эта жгучая боль в сравнении с тем, что ощутит бедняга, ни за что ни про что получивший пять пуль в грудь?! Который час? Четверть, двадцать минут четвертого? Вдали уже виден знакомый откос. Она поднималась по нему всю прошлую неделю, каждое утро, чтобы вести слежку.