– По-моему, в середине августа.

– Значит, у меня в запасе всего несколько дней; это очень мало, придется просить Розину помочь мне.

– Дамира… -Что?

– А если бы не было… ну, в общем… если бы не нужно было соблюдать правила безопасности?…

– Хватит, Жанно, при наших одинаковых рыжих шевелюрах мы с тобой выглядели бы как брат и сестра, и потом…

Дамира не закончила фразу - просто покачала головой и удалилась. А я так и остался стоять, понурившись, как вдруг она обернулась и снова подошла ко мне.

– У тебя такие красивые голубые глаза, Жанно, твой близорукий взгляд сквозь очки может свести с ума не одну девушку. Так что постарайся сберечь их в этой войне, и я тебя уверяю, ты будешь счастлив в любви. Доброй ночи, Жанно.

– Доброй ночи, Дамира.

Расставаясь с ней в тот вечер, я еще не знал, что она безумно влюблена в одного из наших парней, Марка. Они встречались тайком и даже, кажется, ходили вместе по музеям. Марк был очень образован, он водил Дамиру в церкви, рассказывал ей про живопись. Расставаясь с ней в тот вечер, я еще не знал и другого: через несколько месяцев Дамиру и Марка арестуют, и Дамиру отправят в концлагерь Равенсбрюк.

9

Итак, Дамира начала собирать информацию о милиционере Масе. Одновременно Ян поручил Катрин и Марианне следить за Лепинасом. Как ни странно, Ян отыскал его адрес в справочнике. Прокурор жил в превосходном доме, расположенном в ближайшем предместье Тулузы. На воротах даже красовалась медная табличка с его фамилией. Наши девушки были просто поражены: этот тип не соблюдал никаких мер безопасности. Он выходил из дома и возвращался без всякой охраны, сам водил машину, как будто никого и ничего не боялся. А ведь в газетах появилось множество статей о том, что именно благодаря ему был обезврежен "злостный террорист". Даже лондонское радио возложило ответственность за казнь Марселя на Лепинаса. Отныне любой посетитель кафе, любой заводской рабочий знал эту фамилию. И только полный идиот мог не понимать, что Сопротивление не оставит его в покое. Видимо, тщеславие и спесь совсем затмили разум прокурора - по крайней мере так думали обе девушки после нескольких дней слежки за ним, а он даже мысли не допускал, что кто-то осмелится посягнуть на его жизнь.

Слежка оказалась для двух подруг не такой уж легкой задачей. Улица, как правило, была безлюдна; это давало некоторое преимущество для совершения самой акции, но зато позволяло без труда заметить одинокую женщину. В течение недели Катрин и Марианна, следившие за прокурором, проводили большую часть времени как все девушки из службы информации - прохаживались взад-вперед по тротуару, иногда прячась за деревом.

Дело осложнялось еще и тем, что у их поднадзорного не было четкого распорядка дня. По городу он передвигался только на своем черном "пежо-202", что не позволяло вести наблюдение за ним дальше его улицы. И никаких постоянных привычек, кроме одной: каждый день он покидал дом около половины четвертого. Значит, нужно действовать именно в это время - написали они в донесении. Продолжать слежку было бесполезно: за его машиной все равно не угнаться, во Дворце правосудия его не найти, а постоянное наблюдение за домом грозило привлечь к девушкам внимание.

После того как Марьюс в пятницу утром провел возле дома последнюю разведку и составил план отхода, акцию наметили на следующий понедельник. Действовать придется быстро. Ян полагал, что если Лепинас держится так уверенно, значит, вполне вероятно, он находится под тайной охраной полиции. Катрин клялась, что ничего такого не заметила, Марианна разделяла ее мнение, но Ян остерегался всего, буквально всего. Стоило спешить еще по одной причине - наступило лето, и наш прокурор мог в любой момент уехать в отпуск.

Я жутко устал за последнюю неделю: операций было много, да и голод мучил сильнее, чем обычно, а потому решил провести воскресное утро в постели, понежиться, подремать. Или, если повезет, увидеться с братом. Мы пойдем бродить вдоль канала, как пара беспечных школьников, отпущенных на каникулы, пара мальчишек, которым неведомы голод и страх, просто двое подвыпивших подростков, пытающихся уловить аромат юных женщин среди прочих летних ароматов. И если вечерний ветерок к нам благосклонен, может, он взвихрит на миг легкие девичьи юбочки, позволив увидеть чью-нибудь стройную ножку до колена, не выше, - нам и этого вполне достаточно, чтобы ощутить приятный трепет и чтобы было о чем грезить, вернувшись к ночи в сырые, мрачные каморки.

Увы, я размечтался, не приняв в расчет кипучую энергию Яна. В дверь ко мне постучал Жак, начисто развеяв мои надежды. Зря я собирался продремать все воскресное утро, планы мои рухнули: меня ждало нечто более важное… Жак разложил на столе карту города и указал на один из перекрестков. Завтра ровно в пять вечера я должен встретиться там с Эмилем и передать ему сверток, который до этого необходимо забрать у Шарля. Я не стал расспрашивать, что к чему. Я знал, что завтра вечером они пойдут на операцию вместе с новым членом нашей группы, которому предстояло прикрывать их отход; это был некий Ги, парень лет семнадцати, не больше, но зато настоящий ас велосипедной гонки. И значит, завтра вечером никому из нас не будет покоя, пока ребята не вернутся с акции живыми и невредимыми.

В субботу утром небо очистилось, в нем плыли всего несколько легких ватных облачков. Вот видишь, будь жизнь устроена как надо, я бы сейчас вдохнул запах английского газона, проверил, туго ли накачаны шины моего крылатого друга, механик подал бы мне знак, что все в ажуре. Я бы влез в кабину "Спитфайра", надвинул колпак и, взлетев, отправился бы патрулировать окрестности. Вместо этого я слышу, как мамаша Дюблан шлепает в кухню, и этот звук вырывает меня из царства грез. Я натягиваю куртку и смотрю на часы: семь утра. Пора отправляться к Шарлю, чтобы забрать у него посылку для передачи Эмилю. Беру курс на предместье. Добравшись до Сен-Жана, еду вдоль железной дороги, как обычно. Поезда давным-давно не ходят по этим старым рельсам, ведущим к Луберу. Легкий ветерок холодит мне затылок, я поднимаю ворот и насвистываю мелодию "Красного холма"[8]. Вдали уже виден заброшенный вокзальчик. Я стучу в дверь, и Шарль делает мне знак изнутри: входи, открыто.

– Твоя желать уна каффи? - спрашивает он на своем варварском языке.

Я понимаю его все лучше и лучше, моего друга Шарля: возьмите одно слово из польского, второе из идиша, смешайте с испанским, добавьте чуточку французской интонации - и компот готов. Это причудливое наречие Шарль освоил во время своих долгих скитаний.

– Твой посилка лежать под скамья, никогда не знать, кто стучать в пуэрта. Твоя сказать Жак: я готовил хороши начинка для эта пакет. Когда взорвать, услышать на десьят километр. Сказать ему: бить ошень внимательни, после искра цвай минутен, только цвай, может, даже немношко менше.

Мысленно переведя это на нормальный язык, я невольно пускаюсь в расчеты. Две минуты, иными словами, всего двадцать миллиметров фитиля будут отделять жизнь моих товарищей от смерти. Две минуты, чтобы поджечь фитили, уложить заряды на нужное место и отойти на безопасное расстояние. Шарль глядит на меня: он понимает мою тревогу.