Когда закончили проверять меня, то на правах командира пошел проверять свой взвод. Шел за Вертковым.

Вот и полковник Абрамов направляется в нашу сторону. Ходит среди строя. Делает замечания.

Ну, вот, вроде, и все. К моему взводу было мало замечаний. Зато к сорок первой было много. И был слышен их скулеж:

— Мы не успели погладиться!

— У нас утюги украли!

— Я упал на физзарядке!

И жалко, и смешно.

Смотр закончился, Абрамов удовлетворен, кроме 41 роты.

И мы гордые. Первый строевой смотр. У нас тут все впервые, но строевой смотр — как смотрины. Все обошлось.

— Не зря мы утюги прятали, — шепчет Мазур.

— Да, и бессонная ночь не зря прошла…

Полковник Абрамов также был удовлетворен первым опытом первых смотрин, потом дали пятнадцать минут на туалет и «прочие ненужности», как говорил капитан Баров.

Развод личного состава на занятия. У нашей роты было четыре часа строевой подготовки, потом изучение уставов.

Опять не обошлось без казуса. Строевая подготовка. В каждом взводе свой барабанщик. Правдюков забыл барабан.

Вертков долго смотрел молча на барабан, потом выдавил:

— Правдюков, бегом в столовую!

— Зачем, товарищ капитан?

— Возьмешь две ложки и будешь стучать по своей пустой голове, чтобы ритм задавать! Бегом марш, товарищ курсант, за барабаном!

— Есть! — Правдюков бросился в сторону палаток.

— Ослина потная! Порву на части! — шипел Гуров вслед Правдюкову.

Потный Правдюков вернулся.

Тропин обратился с краткой речью к нам:

— Докладываю методику строевой подготовки! 1. Недолгий показ! 2. Хреновый рассказ! 3. Длительная, мучительная подготовка!

И… Начали!

Барабанщики стояли в центре квадратов и задавали ритм. Медленно, синхронно.

Раз — удар барабана. Сделал шаг и завис в воздухе с поднятой ногой и рукой, согнутой в локте, вторая рука отведена назад. Носок сапога оттянут, до земли 60–70 сантиметров. Рука, согнутая в локте, на уровне 3–4 пуговицы. Кулак параллельно корпусу. Рука, что ушла назад, строго назад, ни вправо, ни влево. Офицеры ходят и проверяют у всех, как выполнено упражнение. А ты стой в зависшем состоянии.

Если по утрам на траве иней, то ближе к обеду солнце жарит и палит. Пот бежит по спине, просачиваясь в трусы. Штаны прилипают к ляжкам. Хочется почесаться. А еще больше хочется плюнуть на все и махнуть домой. Не для того я поступал в военное училище, чтобы шагистикой заниматься! Вон, есть рота почетного караула, что Мавзолей охраняет, пусть они шагают. У них красиво получается, весь мир любуется их строевыми па. А нам скорее в училище удрать с этого полигона, там, говорят, и кормят лучше. В брюхе урчит сразу после завтрака. И мы уже не так брезгуем вареным салом. Пробуем, обильно посыпав красным перцем и солью. Если не нюхать его и не рассматривать, то, ничего, — сойдет за еду. При мысли о еде, живот жалобно пискнул.

На хрен! Смотреть прямо перед собой, подбородок приподнят. Пилотка уже перестала впитывать пот и он струится по лицу, шее, безбожно пачкя свежий подворотничек! А задирая голову вверх, поневоле трешься шеей о «подшиву».

Бум-бум! Шаг. Снова завис. Прямо как в театре пантомимы. Только все в зеленом. А не в черном, с белыми лицами. Лица у всех красные и потные. Скоро станут зелеными под цвет формы от злости. Кажется, что офицеры просто издеваются над нами. Но все без смеха. Только крик взводного, исполняющего обязанности ротного:

— Делай раз!

И барабан с бараном — барабанщиком Правдюковым («Правдоха-пройдоха»):

— Бум-тум-тум!

Хорошо барабанщику, стоит в сторонке, переминается с ножки на ножку и барабанит в пластик.

Закончив одиночную строевую подготовку, начинаем строевую подготовку в составе отделения, взвода. Если нормальные люди на гражданке командуют «налево, направо». А в армии все не так. Если нужно скомандовать строю в движении «налево», то командуют «правое плечо — вперед, марш!» И наоборот. Попробуй разберись со всеми военными премудростями нормальному парню с гражданки. А что уж говорить про нацменов со слабым знанием русского языка?

Многие помогали им. Особенно Кулиеву в моем взводе. Олег Алтухов через Бадалова взялся обучать Кулиева русскому языку. Попутно, осваивая узбекский.

Это в школе учат иностранному «меня зовут», «это — стол», «это — дом». В армии как разговаривают? На матах. Вернее, матом. Очень быстро и всем понятно. Недаром же старшие курсы нам рассказали армейский анекдот, что офицер, по выпуску из училища обязан владеть тремя языками: матерным — в совершенстве, командным — бегло, русским со словарем.

Вот и Олег, освоив бегло матерный на узбекском, стал его переводить на русский матерный. Бадалов старательно переводил Кулиеву, тот повторял. Алтухов и окружающие покатывались со смеху, корректировали Кулиева. Оказалось, что русский матерный имеет больше оттенков и интерпретаций, чем узбекский. А уже после витиеватую фразу с матерного, могущую обозначать многое, адаптировали к предметам, понятиям, действиям на русском. Многим во взводе это понравилось, и они активно включились в процесс обучения русскому.

Плюс знание некоторых слов узбекского позволяло общаться в присутствии других, так, чтобы они не понимали смысла. Слова «бар» — есть, «ек» — нет. Например, «сигарета бар?» (сигарета есть?). «Сигарета ек, спичка бар» (сигареты нет, спички есть).

И еще выражение, аналогичное русскому «договорились» — «хоп майли».

Эти выражения надолго и органично вошли в лексикон сорок второй роты.

Что сближает, сплачивает коллектив? Правильно — ненависть. Ненависть к армейскому тупизму, долбоебизму. И срывались на своих же. Если кто-то сбивался с ноги при повороте, то все подразделение и все снова. Как в школе меня на уроке немецкого: «alle immer wieder von neuem», что примерно означало «все вместе, все сначала».

А были у нас курсанты, которые сбивались с ноги. Часто доставалось долговязому Матвееву («Моте»), высокий, добродушный парень из кемеровских, мухи не обидит, но что у него, что у Полянцева («Поляна»), как в анекдоте про жирафа, доходит только на третьи сутки. Наверное, у многих высоких людей прохождение сигнальных команд тормозится. Где-то посередине. Вот они тормозят сами и весь строй, вызывая недовольное шипение товарищей.

— Мотя — козел!

— Поляна, это тебе не в тайге шариться!

Особенно был горяч и востер на язык Андрюха Гуров («Гурыч»).

— Мотя, я тебя после отбоя буду дрочить строевой подготовкой, будешь у меня ломать плац каблуками, пока не научишься четко поворачиваться. Из-за вас, гидроцефалов, с Поляной, мы зависаем! Хотя, могли бы уже курить бамбук! (т. е. отдыхать, ничего не делать). Шланги ебаные! Жирафы длиннохвостые! Макаки сумчатые!