не прикажешь, - как можно спокойнее сказала я. - Если любит столько лет - то уж не разлюбит. И неважно, насколько там она "троечница", "прогульщица" и "проститутка".

- Ну, тебе-то это должно быть лучше известно, - хитро прищурился Зеленцов. - Я ведь тебя видел здесь... Лет шесть-семь назад - верно? В свете фонарей... Проезжал мимо дома вашего и видел, как ты из машины выходила... или садилась туда - уж не помню... Вся какая-то затраханная - не знаю, в прямом или в переносном смысле.

Я чуть не выронила кружку:

- Вы... помните меня? В самом деле помните - или это Барбаков рассказал?

- Да расскажет он, как же! Держи карман шире. Он сам себе на уме, есть такие люди. Имеет право. Но я мужчина... пусть и старый, а мужик - он в любом возрасте мужик. Красивую женщину всегда запомню! - похвастался Зеленцов.

- Боже, - застонала я. - Он-то ведь не вспомнил. Не говорите ему, умоляю!

- Да не собираюсь я лезть, тоже мне. Но удивительно, что ты уже столько лет позволяешь ему себя мурыжить.

- Всё не так, как вы думаете.

- А как же? Его годами мурыжит Ирка, он - тебя, фактически тоже годами; что здесь непонятного? История стара, как мир.

- Давайте лучше мы о вас поговорим, - взмолилась я. - Вот Барбаков предупредил, что надо за вами приглядывать, - и я с ним согласна, вы нестабильны. Может быть, останетесь сегодня у нас ночевать?

- Да иди ты, - рассмеялся Зеленцов. - Меня записали к специалисту в Кризисный центр по предотвращению самоубийств в Сенчури Сити, тут неподалёку. И я, ты прикинь, опустился до того, что хожу к ним, дважды в неделю таскаюсь! А всё почему? Интересно мне, как они меня отговаривать будут, какие доводы приведут; может, что новое скажут. Вот из одного интереса решил не роскомнадзорнуться, а дать этим ребятам шанс себя проявить.

- Везде в кампусе на студенческих, педагогических и даже гостевых пропусках на обратной стороне написан номер этого кризисного центра, - заметила я. - Что, суицид здесь - такая тема? А как же мечта о небывалом счастье в Калифорнии?

- Не знаю, не слышал. Во всяком случае, я его не обрёл; может, вам, ребята, удастся! Барбаков сказал, это ты меня спасла, за меня всё решила, моё решение своим перечеркнула; я тебя об этом не просил. И вот в наказание решил теперь тебя долбать. Хочу, чтобы ты стала моей подругой! Будешь со мной дружить?

- Конечно, буду, - рассмеялась я. - А вы научите меня ставить диагнозы одним взглядом?

- У тебя небольшая дисплазия соединительной ткани, - сказал вдруг Зеленцов и вдоволь насладился изумлением на моём лице - мне понадобилось приложить довольно много, и значительных, усилий, прежде чем проблему удалось диагностировать. - Но научить тебя не могу - мне самому этот дар прилетел унитазом по башке из космоса, сорвав крышу. Тебе, наверное, Барбаков рассказал, что была у меня невеста? Вот ты красивая - а она в тысячу, нет, в миллион раз красивее была, представляешь! А я был молодым, глупым; тридцать пять лет, а уже предложили мне высокую должность здесь после всего двух месяцев стажировки; амбиции и самомнение просто зашкаливали! И вот говорит она мне, что беременна... Юная дурочка моя, глупышка... На двенадцать лет моложе была и на меня снизу вверх смотрела...

Зеленцов задумался. Всё клоунское веселье мигом улетучилось; его усталое лицо постарело на глазах - хотя, пока он шутил и веселился, мне казалось, что он не так-то и стар.

- Беременна - а какой мне ребёнок? Только в новую должность вступаю, куда мне орущий младенец дома! Недоволен я был, ходил мрачнее тучи, индюк напыщенный; она плакала... Было это тридцать с небольшим лет назад; и исполнилось бы сейчас тому ребёнку уж тридцать, сын мог бы быть у меня; а может, дочка, вот как ты. Ой, нет, дочку не надо; а то поимеет её какой-нибудь Барбаков - а она потом будет слёзы лить! Не хочу!.. Лучше уж сын - бык-осеменитель, Дон Жуан, от которого все бабы в шумном восторге, а потом в слезах в петлю лезут... Нет! Тоже не хочу! Что-то не больно мне нравятся все эти фантазии... Короче: мы с ней планировали переезжать, но я оставить дела не мог, и она полетела в Россию одна - улаживать всё перед окончательным переездом. Но прежде...

Зеленцов снова замолчал; видно было, что ему тяжело - но по какой-то причине хочется со мной поделиться; так что я не мешала ему.

- Родители её изначально не в восторге от меня были - как же, забирает дочку в Штаты, к чёрту на рога; не желали они её отпускать. Это тоже меня бесило; я очень хотел здесь карьеру построить - а её родители со скандалами давят: мол, женись быстрее, падла, что зря за нос девку водишь; и она со своим нытьём... И вот, представляешь, - прилетает ей по голове...

- Вы... ударили её по голове, Валерий Исидорович? - потрясённо переспросила я.

- Нет! Ты что! - старик вскочил и забегал по кухне, натыкаясь на углы мебели. - Душ! Душ проклятый сорвался - и со всего размаху сверху на неё конструкция рухнула, представляешь! Гематома! Страшная внутричерепная гематома, которую я не обнаружил! Она ведь... даже не потеряла сознание, ну, может, на несколько секунд в той ванной, я уж не знаю; я думал - ерунда какая, обойдётся... Но она выскочила из ванной вся в слезах: испугалась за ребёнка, за себя... Я бегло осмотрел её и велел не доставать меня своими беременными капризами, дескать, мало мне, что ли, нытья пациентов, на работе нахлебался: а у неё снаружи даже шишки особой не было, даже синяка! Правильно! Потому что самое страшное - оказалось внутри! На следующий день улетать ей... И, видимо, давление в самолёте... Прямо с трапа в больницу... А оттуда - на кладбище! Горе мне! - вскричал вдруг Зеленцов так громко, что я вздрогнула, и заколотил кулаками по столу. - Как мне не желать смерти, когда я каждый день перед собой эти картины вижу? Последние минуты с ней, как я смотрел на часы - поскорее бы её спровадить, чтобы не слышать её нытьё! Спровадил - на тот свет! Она всё жаловалась до последнего, тихо и жалобно плакала: мол, болит голова...