– Магнус хорошо идет по кругу, – старался утешить Дио его наставник, – некоторые наездники пробовали оттеснить его к внутренней стене, но он очень силен, и им не удалось. Но все же обогнать Макро на крутом вираже, когда Белые так и жаждут нашей крови, – дело нешуточное.

Дио кивнул:

– Я даже не буду пытаться переходить на дорожку Белых на новой лошади. Мне придется пропустить их, а самому рассчитывать на Виндекса.

Наставник покусывал нижнюю губу.

– Постумий не может тебе помочь?

– На этот раз нет. Ему предоставили полную свободу действий. Он будет идти самостоятельно, а не прикрывать меня.

Наставник не стал отвечать, а только фыркнул.

– Ты спал?

Дио глянул ему в лицо. Наступал серый рассвет.

– А ты бы мог уснуть? – На Дио уже была короткая алая туника, прикрепленная к телу кожаными ремешками, которые могли защитить его при падении. За пояс был заткнут острый маленький кинжал, чтобы перерезать мешающие постромки в случае падения. Шлем еще не успели водрузить на голову, и Дио, чтобы защититься от утренней прохлады, завернулся в плащ, пока рабочие выводили его колесницу и суетились во дворе конюшни. – Я вот что скажу тебе, – внезапно наклонился Дио к своему наставнику, – сегодня у меня нет желания быть побежденным. Я выиграю или погибну.

Наставник скрестил пальцы, чтобы защититься от сглаза, а Дио взял у раба хлыст и принялся печально разглядывать его.

– Мой памятный хлыст!

– Не говори так! – воскликнул наставник. – Отпугнешь удачу. Я уже пообещал кое-что местной статуе Меркурия в случае победы. Он всегда идет навстречу.

Дио подали шлем и взяли плащ. Со двора уже выкатывались другие колесницы Красных. Работники выкрикивали последние пожелания удачи. Лошади Дио стояли в упряжке, три гнедых и новая серая. Их хвосты были горделиво приподняты, позолоченные копыта рыли грязь во дворе, украшенные перьями головы вздернуты. Безрессорные колеса маленькой колесницы прогнулись, как только Дио прыгнул внутрь. Он схватил поводья и крепко обвязал их вокруг пояса, затем поднял хлыст. По сигналу молодые люди, придерживающие лошадей, расступились в стороны.

– Увидимся в конюшне! – выкрикнул наставник. – И не отпугни удачу!

Процессия колесниц в рассветной мгле медленно проследовала мимо Форума, через площадь, обошла центральную стену с тремя колоннами и начала продвигаться по направлению к Палатинскому холму, откуда на возничих смотрел Август с семьей, окруженный сенаторами. Впереди на своей колеснице ехал Консул в вышитой пальмами тунике и пурпурной тоге. Над его головой раб держал венок из дубовых листьев в тяжелой золотой оправе, усеянной драгоценными камнями. Музыканты в одеяниях с золотой опушкой дули в трубы. Рядом с лошадьми Консула шагали работники в алых и белых туниках. Вокруг колесницы теснилась толпа приближенных в тогах, прославляя своего господина, а на трибунах уже показались белые и красные ленточки. За Консулом несли статуи богов в разных позах: сидя, стоя, одни статуи были очень древними, другие более новыми. Шествие замыкал Божественный Юлий в венке из лавровых листьев – приемный отец ныне царствующего Августа, спаситель Рима.

Вслед за Юлием, его носильщиками, свитой и музыкантами шли участники скачек. Трибуны гудели от оглушительного рева толпы. Впереди ехали колесницы, запряженные парой лошадей, самые молодые возничие, сорвиголовы, мечтающие о победе, многие из них еще подростки. Представители Красных и Белых шли поочередно, каждого коня вел грум, каждая легкая колесница была инкрустирована слоновой костью и бронзой, даже втулки колес в форме грифонов были начищены до блеска. За каждой колесницей для зрелищности следовали парами наездники или шли люди с оружием, разыгрывающие сцены битвы, акробаты, сидящие боком, стоящие на коленях или даже лежащие на спинах скачущих лошадей. Были даже канатоходцы, жонглеры, фокусники с фейерверками, наездники на диковинных зверях в сбруе: северных оленях, зебрах, верблюдах, жирафах. Между ними то и дело чередовались пары лошадей, процессии колесниц, запряженных шестью конями, затем тремя, сопровождаемые оглушительным топаньем, хлопаньем и ревом, грохотом любительских тарелок, гонгов, колокольчиков, воплями. Шествие замыкали четверки.

Среди этого нечеловеческого рева Дио поднял свой хлыст и впервые обратил внимание, что многие из изменчивой толпы переметнулись к Белым. Это подтверждали и белые ленточки на истоптанном песке. Брошенный кем-то венок маргариток ударил его по плечу. Дио поймал его и надел на шею, красуясь перед толпой. Трибуны одобрили этот жест. Но малютки Грецины не было видно на привычном месте. Было бесполезно искать на бесконечных ярусах крохотную фигурку с черными волосами, украшенными красной ленточкой. Дио почти не надеялся, что Грецина придет на скачки, к тому же сейчас было не время и не место для упреков. Однако в толпе заметили унылый вид Дио и начали выкрикивать замечания. Волакрис, который терпеть не мог процессии, беспокоился, шарахался в сторону от серой лошади в упряжке и тревожил Деву: Дио и слуги еле успокоили коня. Никогда еще арена не казалась такой огромной, а шаг процессии таким замедленным. Никогда еще не было таким мучительным ожидание, пока шедших впереди лошадей заводили в предназначенные для них конюшни. Дио в сотый раз улыбнулся волнующимся трибунам и молча послал их к черту. Внезапно он увидал Лоллию с розами в волосах и ленточкой на груди.

– Дио! – завизжала она, почти перекрикивая шум.

Он видел, как шевелятся ее губы, видел, как она перегнулась через перила и бросила ему ленточку. Но он был сейчас очень зол, чтобы замечать Лоллию, и ленточка упала рядом с колесом, а Дио мрачно уставился на Макро, ехавшего впереди, размышляя об этих скачках, которые вполне могут стать последними в его жизни.

День скачек был большим праздником для каждого гражданина, который мог позволить себе тогу и имел право ее носить. Трибуны с волнением наблюдали за состязаниями колесниц, запряженных парами и тройками лошадей, и волнение достигло накала, когда кто-то из наездников пострадал. Солнце нещадно жгло скамьи с простым людом, и в полдень, пока знатные владельцы заказанных заранее мест ушли на обед, шли только незначительные состязания. Огромная толпа начала рассеиваться, потому что на трибунах было запрещено и есть и пить. Но их места мгновенно занимали новые желающие, которые все утро толпились снаружи, слушая рев на трибунах или болтая с продавцами сведений о скачках, и ели и пили, что хотели. Только тот, кто мог себе позволить нанять какого-нибудь бедняка сторожить свое место на трибунах, возвращался после перерыва, но многие уже не вернулись, потому что не могли протолкнуться внутрь. Приободренная видом свежих участников толпа бешено вопила, призывая на арену четверки, чтобы увидеть скачки, в которых преобладало отменное мастерство, а ставки были очень велики.

Сегодня был, вне всякого сомнения, день Белых. Они выиграли два из четырех заездов, а возничего Красных, который упал с колесницы, волочило по земле за лошадьми, пока из рук у него не выпал нож для перерезания пут. Однако Красные выиграли третий забег. Скоро должна была наступить кульминация – забег года.