Она, как могла, наломала каких-то веток и развернулась, чтобы пойти обратно на поляну. Молчаливый белый пейзаж слегка дезориентировал её. Не сразу Аня поняла, куда идти, настолько всё казалось однообразным, а потом уже сообразила, что можно вернуться по своим же следам.

Тащить ветки, утопая в снегу, было сложновато.

Надо было кого-нибудь с собой взять в помощь,– с досадой подумала Аня.– Всё-таки прилично она от «лагеря» ушла.

И тут же, как ответ на её мысли, впереди замаячила фигура. Она даже не сразу поняла, что это Мелёхин, остановилась, замерла, дожидаясь, пока он подойдёт.

–Мне сказали ты за ельником ушла.

На нём был длинный тёмный пуховик и забавная вязаная шапка. Аня даже невольно улыбнулась, настолько милым и привычным Сергей ей сейчас показался. Прямо как тот лёгкий на подъём друг из её студенческого прошлого.

–Ушла.

–Ушла, а чего нож не взяла?

–Да я вот, наломала,– она сунула ему под нос свой улов.

Он посмотрел на ветки в её руках и покачал головой.

–Можешь здесь и оставить, это не то,– сказал он с видом знатока.

–С чего ты взял?– Аня опустила взгляд на ветки в руках, затем отбросила их в сторону, всё равно держать было тяжело.

–Нужны маленькие веточки, лапник такой молодой, а ещё лучше еловый мох. Пойдём, покажу,– он указал куда-то ей за спину, видимо, как раз в направлении того самого ельника, откуда она и пришла.

–Ну и зачем нам еловый мох?– просто ради поддержания беседы спросила она.

–Он сухой и помогает разжечь пламя на начальной стадии. Костёр же должен набрать определённую температуру. У Паши он никак не разгорается. Он берёзовые дрова сложил, они, конечно, горят лучше всего, но и температура воспламенение у них выше из-за более плотной структуры. А… вот это ещё давай возьмём,– внезапно притормозил он и, сняв перчатку, аккуратно провёл по стволу дерева,– сухая вроде.

Достав нож, быстро нарезал коры и вручил Ане.

–Давай, руки вот так сложи… лодочкой, я покидаю.

–Ага,– она как заворожённая наблюдала за действиями Мелёхина.

Оказывается, зажечь костёр в зимнем лесу та ещё морока.

И когда это он успел стать экспертом в области заготовления дров? Ей почему-то всегда казалось, что с природой он на глубокое «вы». Только клубы, вечеринки, тусовки, гулянки у него были на уме, городской мальчик-мажор, так она про него привыкла думать, а он вон как в кострах соображал. Ещё и словами какими бросался – температура воспламенения – будто он физмат закончил, а не экономический факультет.

Наконец, они дошли до ельника, и Мелёхин принялся за дело. Конечно, с подручными средствами, ему было проще.

Аня засмотрелась на него и невольно разулыбалась, заворожённая его методичными движениями.

–Что такое?– обернулся он, поймав её смешливый взгляд.

–Да старая шутка на ум пришла,– легко пояснила она.– Что-то вроде, можно вечно смотреть на три вещи: на огонь, на воду и на то, как кто-то работает.

Сергей согласно качнул головой и тоже усмехнулся.

–Серёж, а откуда такие познания у тебя?– не могла не спросить Аня, только не сразу поняла, что в её голосе не было прежних напряжённых интонаций.

Здесь в белом безмолвии природы чёрная тень вчерашней обиды стала стираться, и на душе даже как-то легче становилось.

–Да я раньше… в детстве то есть… часто с отцом в лес ездил, отдыхали на природе семьёй, ещё в лагерь меня спортивный родители отправляли, я там тоже много чего подчерпнул,– откровенно отозвался он, а потом с некой ноткой грусти добавил:– А когда у отца завертелось с бизнесом, времени даже на простую совместную рыбалку не осталось. Но как видишь, навыки не до конца утеряны,– подмигнул он.

Нужное количество дров вскоре было набрано, и они вернулись в лагерь.

–Эх, городской ты человек,– Сергей направился к Паше,– дай помогу.

–Ну не надо… не надо,– бросил Варганов,– не совсем городской, да и не могу я быть и костровым, и поваром,– кивнул он на гриль,– и девушек развлекать параллельно.

–Масло-то растительное есть?– примирительно спросил Мелёхин.

–Сколько угодно. И розжиг тоже.

–Розжиг тебе не сильно-то и помог.

Аня смотрела, как Сергей поколдовал с материалом, который они набрали, плеснул простого подсолнечного масла на дрова и пламя начало постепенно заниматься.

В груди у Аркадьевой тоже что-то «занималось», какое-то странное чувство. А ещё можно было вздохнуть свободно. Кажется, впервые с момента приезда Мелёхина они поговорили нормально, не обменявшись ни одной колкостью. Но расслабляться было рано, она так почему-то чувствовала. Видимо, ещё слишком хорошо помнила, как легко Сергей мог усыпить бдительность и пустить пыль в глаза.

Занимаясь костром, Сергей то и дело поглядывал на Аню. Действия у него были, скорее, механическими, доведёнными до автоматизма. Он столько раз в своей жизни разжигал пламя, даже зимой, что пусть последний костёр в его жизни, а не мангал или гриль на вечеринке за городом, был много лет назад, руки помнили, и навык никуда не исчез.

Аркадьева была очаровательной, щёки у неё разрумянились от мороза, а лицо, на котором не было ни грамма косметики, притягивало внимание. Сейчас она, наконец, была больше похожа на его подругу из прошлого своей искренней восторженностью и огромными распахнутыми глазами, смотревшими на него, если не с обожанием, то с настоящей теплотой. И этот её взгляд, он грел.

Наверное, до сегодняшнего дня Сергей до конца не понимал, насколько ему не хватало Ани все эти годы. Хотя… годы – это, конечно, сильно сказано. Не десять же лет прошло, в конце-то концов, но и три – вполне приличный срок. Она всегда была рядом. На расстоянии вытянутой руки. Одного телефонного звонка. А он сам эту связь обрубил.

Ну, вот такой он, что ещё сказать! Хочу – беру. Теперь ещё, как оказалось, и о последствиях не думаю.

Вчерашняя сцена на кухне оставила крайне неприятный осадок. Мелёхин долго думал над сложившейся ситуацией, и, в итоге, решил, что гнев тут ему не помощник. Аня итак уже настрадалась от его безалаберности, к чему сильней ширить пропасть между ними?

Да и ссориться с Аней было не в его же интересах. Им ещё о встрече договариваться, находиться рядом, когда он ребёнка увидит. А по факту – на всю жизнь они теперь связаны, это Серёга совершенно чётко осознавал. Потому что ребёнок стал, и будет оставаться тем, что их объединяет.

Потом было в её словах – жёстких и неприятных – что-то правдивое. Ведь так всё и есть, как она сказала. Он именно такой, как она о нём думала. Никчёмный прожигатель жизни. Ему слишком нравился ритм, в котором он находился. То есть полное отсутствие режима, всё вокруг подчинялось лишь его личному «хочу». Он даже не брался за дела, которые были ему неинтересны, пусть даже экономически выгодны. Не хотел прогибаться под обстоятельства.