— Небеса помогли мне.

— Аминь. Скажите, это Черная гора?

— Да. Вот уж не думал, что увижу ее снова. — Вулф повернулся к ней спиной и посмотрел в сторону дома, окруженного деревьями. — Какого черта мы так долго возились? Думаю, что старого Видина уже нет в живых, но ведь этот стог кому-то принадлежит. Пойдем посмотрим. Давай рюкзаки.

Я достал рюкзаки из своей ниши, и мы пошли прямо по колее. Походку Вулфа нельзя было назвать изящной, но тем не менее он не хромал. Колея вывела нас к серому каменному дому, низкому и длинному, с соломенной крышей и двумя маленькими окнами. Направо находилось еще одно каменное строение, поменьше, совсем без окон. Все это выглядело довольно мрачно. Не видно было никаких признаков жизни — ни человека, ни животного.

К дому вела дорожка, вымощенная каменными плитами. Вулф подошел и постучал в дверь. Сначала ответа не было, но после второй попытки дверь приоткрылась и мы услышали женский голос. Вулф что-то спросил, и дверь снова закрылась.

— Она говорит, что муж в сарае, — сказал Вулф.

Мы направились через двор к другому строению. Оттуда появился мужчина. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и спросил, что нам нужно. Вулф ответил, что мы хотим есть и пить и готовы заплатить за это. Мужчина заявил, что еды у него нет, а для питья — только вода. Вулф сказал: «Хорошо, начнем с воды» — и двинулся к колодцу, расположенному возле дома.

На колодце был ворот с веревкой, на каждом конце которой висело по ведру. Я достал свежей воды, наполнил кружку, стоявшую на камне, и подал ее Вулфу. Мы выпили по три полные кружки, и он передал мне свой разговор с хозяином.

— Это хуже, чем нелепость, — заявил шеф, — это абсурд. Посмотри на него. Он похож на старого Видина и, наверное, приходится ему родственником. Он определенно черногорец. Шести футов ростом, челюсть как скала, орлиный клюв вместо носа, он создан, чтобы выдержать любую бурю. Десять столетий турецкого ига не смогли его сломить. Во времена деспота Черного Георгия он высоко держал голову, как и подобает человеку. Его сломал коммунистический деспотизм. Двадцать лет назад незнакомые люди, поломавшие его стог, должны были бы ответить за это; а сегодня, застав нас за нарушением границ его владений, он оставляет жену в доме, а сам прячется в сарае с козами и курами. Знаешь ли ты, какие стихи посвятил Теннисон черногорцам?

— Нет.

— Вот послушай:

…пусть время и судьба

Нас подточили, но закал все тот же,

И тот же в сердце мужественный пыл —

Дерзать, искать, найти и не сдаваться[Перевод Г. Кружкова.].

Он взглянул на отважного горца, стоящего у двери сарая.

— Пф! Дай мне тысячу динаров.

Вытаскивая из кармана сверток, приготовленный Телезио, я прикинул, что тысяча динаров — это 3,33 доллара. Вулф взял деньги и подошел к нашему хозяину. Вот их разговор, пересказанный мне позже.

— Мы платим вам за повреждение стога, которое вы можете исправить за пять минут. И за еду. У вас есть апельсины?

Хозяин выглядел одновременно испуганным, подозрительным и мрачным.

— Нет, — покачал он головой.

— Кофе?

— Нет.

— Бекон или ветчина?

— Нет. У меня совсем ничего нет.

— Вздор. Мы вовсе не шпионы из Подгорики или Белграда. Мы…

Черногорец прервал его:

— Вы не должны говорить «Подгорика». Нужно говорить «Титоград».

Вулф кивнул:

— Я знаю, что город переименовали, но еще не решил, согласен ли с этим. Мы недавно вернулись из-за границы, мы политически нейтральны и очень голодны. При необходимости мой сын, который вооружен, может покараулить вас, пока я войду в сарай и возьму пару цыплят. Но будет проще и приятней, если вы возьмете деньги и попросите жену накормить нас. У вас есть бекон или ветчина?

— Нет.

— Козье мясо?

— Нет.

— Что же, черт возьми, у вас есть? — заорал Вулф.

— Немного колбасы, — неприязненно ответил хозяин. — Может быть, яйца. Хлеб и немного сала.

Вулф повернулся ко мне:

— Еще тысячу динаров.

Я безропотно достал их, и он протянул обе бумажки негостеприимному хозяину:

— Вот, возьмите. Мы в вашей власти. Но не надо сала. Я переел его в детстве, и теперь мне плохо от одного запаха. Может быть, ваша жена найдет немного масла?

— Нет. О масле не может быть и речи.

— Очень хорошо. Столько стоят два хороших обеда в лучшей гостинице Белграда. Пожалуйста, принесите нам таз, кусок мыла и полотенце.

Мужчина не спеша прошагал к двери и вошел в дом. Немного погодя он принес все, о чем его просили. Вулф поставил таз, старый, но чистый, на каменную плиту у колодца, наполнил его наполовину водой, снял куртку и свитер, закатал рукава и умылся. Я последовал его примеру. Вода была такая холодная, что у меня окоченели пальцы. Но я проявил чрезвычайное мужество. Серое льняное полотенце, выглаженное и аккуратно сложенное, оказалось двух футов в ширину и четырех в длину. Мы причесались, почистили зубы. Упаковав в рюкзак расчески и зубные щетки, я налил в таз свежей воды, поставил его на землю, сел на камень, снял носки и ботинки и опустил ноги в воду. Резкая боль пронзила каждый мой нерв. Вулф стоял, внимательно глядя на таз.

— Ты собираешься вымыть их с мылом? — тоскливо спросил он.

— Не знаю. Еще не решил.

— Ты бы сначала их растер.

— Нет, — сказал я. — У меня другая проблема — я содрал кожу.

Он сел рядом со мной на камень, внимательно наблюдая за тем, как я плескаюсь в тазу. Я осторожно вытер ноги полотенцем, надел чистые носки, постирал грязные и повесил их сушиться на солнышке. Когда я начал мыть таз, Вулф вдруг выпалил:

— Подожди минутку. Я, пожалуй, рискну.

— Хорошо. Но как бы вам не пришлось идти в Риеку босиком.

Однако эксперимент осуществить не удалось, потому что появился хозяин и что-то произнес. Вулф встал и направился к дому, я за ним.

Потолок в комнате оказался не таким низким, как я ожидал. Обои на стенах были зеленые с желтым, но их почти не удавалось разглядеть, так как стены были увешаны огромным количеством картинок одинакового размера. На полу лежали коврики, стояли шкафы и стулья и большая железная печь. У окна я увидел стол, покрытый красной скатертью. Он был накрыт на двоих — лежали ножи, вилки, ложки и салфетки. Мы с Вулфом сели, и в дверь с аркой наверху вошли две женщины. Одна из них, средних лет, с острыми черными глазками, в одеянии, сделанном не иначе как из старого брезента, несла нагруженный поднос. Вторая, которая шла следом, заставила меня забыть о голоде на целых десять секунд. Я не видел ее глаз, потому что они были опущены, но при виде всего остального авторитет Черногории взлетел в моих глазах гораздо выше вершины Черной горы. Когда они поставили еду и ушли, я спросил Вулфа: