Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-вторых — даже если на выходе никого нет, это не значит, что пробираясь в этой гребаной кротовой норе на ту сторону ты не столкнешься с десятком мулов, несущих на эту сторону мешки с наркотой. И тогда — перестрелка с весьма мрачными последствиями, потому, что прятаться некуда и не за что. Мулы всегда либо сами вооружены, либо их сопровождают боевики.
В-третьих — там ты можешь тупо задохнуться до смерти. Углекислый газ — он тяжелее воздуха и скапливается внизу. Чтобы не задохнулись мулы — там обязательно прокладывают вентиляционную трубу и ставят компрессор. Но мы, как вы сами понимаете, компрессор включить не можем, только так идти.
Рэнди идет первым. У него пулемет наготове, если что — стрелять он сможет долго. Я — вторым. Тоннель немного уходит вниз, стены подперты — но все равно не по себе. Кажется, что все сейчас рухнет.
Дышишь через баллончик. Кругом — тьма, особенная, земляная тьма…
Хорошо живет на свете
Винни-Пух,
Оттого поет он эти
Песни вслух.
И неважно, чем он занят,
Если он худеть не станет,
А ведь он худеть не станет
Если, конечно,
Он не подкрепится…
Да!
Кажется, теперь карабкаемся вверх — если это можно назвать так. Под ногами доски… шаги слышно.
Хорошо было Винни. Он просто — застрял, не под землей. А нам грозит застрять под землей, футах в пятидесяти под поверхностью, и застрять навечно.
Черт, как же они тут работают?
Мул получает за ходку на ту сторону сотню долларов. Мафия нанимает индейцев — они не боятся темноты и у них легкие лучше переносят недостаток кислорода, потому что индейцы живут в горах. Но может быть всякое. Обвал, движок внезапно откажет от компрессора, который вниз воздух нагнетает, просто углекислый газ скопится — и все. Конец.
А ведь они по сорок, по пятьдесят килограмм тащат.
Хорошо живет на свете
Винни-Пух…
— Вижу свет — вдруг говорит Рэнди
…
Подняться наверх — проблема еще большая, чем спуститься, потому что лебедку тебе никто вниз не спустит.
Но тут земля — как камень, потому что дождей почти нет. Следовательно — вбиваем крючья, на них цепляем лестницу. Так и поднимаемся.
Перед тем, как выйти на поверхность — Рэнди выставляет китайский перископ, осматривается. Похоже, все чисто…
Следом выбираюсь и я. Потом — на веревке — подтягиваем баулы со снаряжением. Достаем крюки — лучше, чтобы никто не знал, что мы этим путем прошли. Хотя и обратно — мы им идти не собираемся…
Рэнди убирает карабин в сумку — лучше не светиться, хотя и темно, свет не починили. Его еще пару часов не починят, потому что подорвана ЛЭП. Лишнего не подумают — ЛЭП мог подорвать кто угодно, от наркомафиози в качестве мести за перехваченную партию и до сепаратистов. Есть тут и такие…
— Готов?
— Ага.
Пистолеты на всякий случай наготове. Мы приоткрываем дверь… и натыкаемся на девочку лет двенадцати. К счастью — Рэнди успевает схватить ее и заткнуть рот…
…
Когда идет война — иногда приходится принимать решения. Местный житель, обнаруживший разведгруппу в тылу — должен быть ликвидирован. Неважно, если это будет женщина или ребенок, или старик — они должны были умереть.
Мексиканские наркомафиози — поселили над лазом на своей стороне семью с шестью детьми. Я кстати догадываюсь почему — отцу, у которого шесть детей, есть что терять, и постоянно нужны деньги. И сейчас — мы держали их под прицелом.
Они видели нас. И потому мы должны были их убрать. Но я не мог этого сделать. Потому что я полицейский. Я стал им, по-настоящему. Я мыслю теперь как коп. А они — невиновны. Виновен отец — но косвенно, тем, что помогает мафии.
Но не дети.
— Как твое имя?
…
— Скажи, как твое имя?
— Хулио, сеньор
— Давно тут живешь? Это твой дом?
— Больше полугода синьор.
Взять кого-то из них в заложники? Ерунда — мать поднимет панику, если взять кого-то из детей. Просто проговорится соседям. Да и нам — что делать с ребенком?
Мы с Рэнди переглянулись.
— И все эти полгода ты переправлял наркотики?
— Я не знаю про наркотики синьор. Они просто сказали мне жить здесь, смотреть, чтобы не было чужих.
Правда.
И вдруг до меня доходит, что делать.
— Хулио…
— Да синьор.
— Тебе много денег платят?
— Когда как, синьор. На семью хватает…
— Это хорошо…
Я достаю из кармана пачку денег, отсчитываю тысячу.
— Возьми их. Возьми в руки.
Хулио берет. Я придвигаю стул и сажусь рядом.
— Улыбнись. Вот так…
Я придвигаюсь еще ближе, достаю телефон и делаю несколько сэлфи.
— Вот так вот, Хулио. Деньги твои. Телефон останется у меня. Если мафия найдет нас — этот телефон попадет к ним в руки, и они увидят это фото. Как думаешь, что они подумают?
— Ради Бога, синьор.
— Они подумают, что Хулио всех сдал. Это кстати неважно, так это или нет, просто, они парни с большими яйцами, и время от времени им нужно наказывать кого-то, чтобы другим неповадно было. Как думаешь, что они сделают с тобой и всей твоей семьей?
…
— Сожгут заживо. El Guiso. Дочь продадут в бордель. Так что на твоем месте, Хулио, я бы спустился вниз и посмотрел, что там — и все убрал лишнее. И вообще, молчал бы на хрен о том, что видел нас. Тогда, возможно, ты и твоя семья останетесь живы.
Я посмотрел на Рэнди.
— Мы договорились. Уходим. А наш друг останется тут и будет молчать о том, что видел, верно, Хулио?
— Синьор?
— Ты со мной не согласен?
— Синьор, я могу провести вас. Никто вас не увидит, даже соседи.
— Вот видишь. Давай, сделаем это, и ты получишь вторую тысячу…
…
Через полчаса — какой-то грязной, вонючей тропой в барриос (а тут нет канализации, все в овраг идет) — мы выходим на пустырь, за которым дорога. Пустырь пуст, стоят ворота европейского футбола[23] без сетки. Земля вытоптана тысячами детских ног…
Всё ещё темно — тяжелая, мрачная тьма. ЛЭП не починили. Сейчас, наверное, все ринулись грабить магазины.
— Тяжело здесь жить, а, Хулио? — спрашиваю я, отсчитывая деньги.
— Непросто, синьор, — соглашается мексиканец.
— Я обещал тебе тысячу, так?
— Да,
