Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я знаю. Продолжайте!
— Там нам много и красиво рассказывали про демократию, про права человека, про разные другие красивые штуки… Знаете, Андрей, я даже начал считать, что бомбардировки Югославии в девяносто девятом были благом для сербов! То есть вы представляете себе уровень промывания мозгов…
— Представляю. Кстати, в ту войну недалеко от Белграда погиб мой старый друг — Юрий Блажевич.
— Сочувствую. В нашем возрасте друзья — единственное, что связывает нас с нашей юностью. Терять их — значит, обрывать связи со временем, когда ты был по-настоящему счастлив…
Одиссей кивнул.
— Согласен. И что после Йеля?
— После Йеля была Украина. Я был уже не просто «полевым командиром», как это у вас называется — я дослужился до координатора, через меня шли немаленькие деньги. Мне доверяли… А после победы «померанчевой революции» мои акции вообще выросли необыкновенно — мне предложили должность в одном из фондов, целью которых была поддержка демократии в Восточной Европе. Ну, так это, во всяком случае, официально называлось… — Зоран грустно улыбнулся. — С апреля прошлого года я — шеф венгерского сектора. Я довольно долго ломал голову, зачем в этом фонде венгерский сектор — ведь Венгрия, по мнению западных политиков, вполне устоявшаяся «демократия» — пока здесь не начались выступления недовольных. Замечу, кстати, что поводов к недовольству правительство Дюрчаня накопило более чем достаточно… Ну, это я пытаюсь себя оправдать. — Зоран вздохнул. — Всегда хочется выглядеть, хотя бы в своих глазах, порядочным человеком…
— Мне это знакомо.
— Когда социалисты с треском проиграли Орбану и его правым, и те начали радикально менять политику в области бюджета, всерьез наступив на хвост международным финансовым спекулянтам — из головного офиса мы получили указание связаться с определенными людьми из… в общем, из радикальных кругов. Причем связаться тайно. Меня это несколько удивило — радикалы отнюдь не грешат любовью к демократии — но руководящие указания были однозначными, трактовать их по-своему… не представлялось возможным. Мы связались с людьми, которых нам рекомендовал головной офис, а через них — с другими людьми, в основном — из числа крайне правых активистов. Ну а потом… — Зоран вздохнул, — произошло то, что произошло, и о чём я вам рассказал.
Одиссей чуть заметно усмехнулся.
— Вы не хотите участвовать в этом подлом деле — как демократ? И рассказали об этом сначала полковнику Темешвари, а сейчас мне — потому что вам дороги европейские ценности, демократия и права человека? — Одиссей изо всех сил постарался, чтобы в его словах собеседник не уловил иронии.
Зоран покачал головой.
— Ваш сарказм мне понятен. Нет. Я уже давно не демократ. Да и до европейских ценностей мне нет дела. Тем более — нет никаких общих европейских ценностей…
— Тогда?
Серб помолчал с минуту, собираясь с мыслями, а затем произнёс:
— Я славянин. Одной с вами крови и одной с вами веры. Словаки — такая же родня мне, как и вам. И планы наших кураторов ввергнуть Словакию в войну с Венгрией — претят мне трижды: как славянину, как жителю Воеводины — в нашем классе половина учеников была венграми — и как честному человеку. То, что задумано этими негодяями — подло, грязно и бесчестно.
Одиссей кивнул.
— Понятно. Так вы говорите, в Словакию идёт оружие — в районы, населенные венграми?
— Да. Оружие из Польши, бывшее советское, с польских армейских складов. Я точно знаю как минимум о четырех местах, где уже сделаны закладки — в каждой по десятку стволов и по несколько тысяч патронов.
— Ваши… кураторы — они также перебрасывают в Словакию людей. Откуда?
— Частью из Польши, частью из Прибалтики. Нанимают лиц славянских национальностей — их проще обучить словацкому языку. Делают им безупречные с точки зрения любого полицейского контроля документы. В общем, натурализуют их в Словакии. Мне было сказано, что в час икс эти люди раздадут самым отчаянным сорви-головам из числа словацких венгров оружие и будут помогать тамошнему вооруженному восстанию. Моё начальство полагает меня идиотом… думаю, на самом деле их предназначение — это провокации, нападения на словацких полицейских, убийство словацких чиновников. Спички для костра… — И Зоран тяжело вздохнул.
— Но почему бы вам не сообщить об этом венгерским органам безопасности, в полицию, наконец? Ведь то, что делают ваши… поднадзорные — чистый криминал и антигосударственная деятельность? Зачем здесь нужны мы?
Зоран покачал головой.
— Вы себе даже не представляете, насколько инфильтрованы людьми, завербованными американцами, здешние органы правопорядка, и тем более — госбезопасности… Думаю, не ошибусь, если предположу, что каждый третий их сотрудник — не только и не столько ИХ сотрудник… Даже в руководстве Венгрии есть люди, причастные к этому заговору. Правда, кто именно — я не скажу… Не мой уровень… Я отвечаю за то, чтобы в момент начала восстания в Словакию прибыли те венгерские активисты, которых наш фонд нанял для этого дела. Они должны послужить «закваской» для тамошних бунтовщиков, придать отрядам «восставших» необходимую стойкость и координировать свои действия с теми людьми в руководстве Венгрии, которые к этому заговору причастны. Сами понимаете, в этих условиях сообщить о заговоре кому-то в венгерской полиции — сыграть в русскую рулетку с почти полным барабаном… А я в самоубийцы пока не спешу записываться.
— И поэтому вы решили привлечь к этому делу Москву?
Зоран кивнул.
— Да. Сначала я посоветовался с Кароем — он отец моей жены, я знал, что в советское время он работал в госбезопасности. Я ему объяснил вкратце, что грозит Венгрии, спросил, что в этой ситуации можно сделать. Карой тут же предложил мне связать меня со своим старым другом, полковником Темешвари. Когда последний приехал в Будапешт, якобы для снятия своей судимости — я с ним встретился и всё ему рассказал. Он, правда, ничего мне не обещал — мотивировав это тем, что давно отошел от дел — но сказал, что попробует что-то сделать. В результате его убили… — И Зоран горестно вздохнул.
Да-а-а, положение у тебя, брат, незавидное… Вроде и не виноват ни в чём — а получается, старика под ножи подставил. Мерзковатое чувство, я тебя хорошо понимаю… Ладно, оплакивать наших павших будем позже — пока надо до конца уяснить ситуацию.
— Как вы думаете, какова цель всего этого… карнавала?
Зоран пожал плечами.
— На мой взгляд — устроить хаос в центре Европы. Взорвать Европейский союз изнутри — или, по крайней мере, раздуть на придунайской равнине хороший такой пожар — в котором сгорят все надежды европейцев на равноправие с американцами. Штаты никогда не позволят европейцам стать с ними на одну ступень