— Ты все неправильно поняла. — Теперь она решит, что он полоумный косноязычный идиот. — Я хотел сказать: как странно, что мы сидим в Честертоне после стольких лет.

— Я понимаю. — Голос Саши звучал не слишком уверенно. Впрочем, его тоже.

Нейт пребывал в замешательстве. Зачем все эти расспросы, ревность? Что на него нашло?

Прежде чем он успел разобраться, появился Луиджи с закусками, аппетитными маленькими ломтиками артишоков, блестящими крупными оливками, пряной салями, соленым прошутто и кувшином классического темного кьянти.

— Угощайтесь, прошу вас, — взмолился он, засуетившись вокруг них и ловко перемещая между столиками свой большой живот. — Все для моего нового друга Нейта Мунро. И белла Саши.

Белла Саша. Даже старый Луиджи очарован ею.

— Есть еще одна вещь. — Ее голос звучал неуверенно, будто она с трудом подбирала слова. — Я хотела поговорить с тобой о Маршалле, мне жаль, что он умер. Мне сказала об этом соседка твоей мамы. А потом я узнала, что вскоре она тоже умерла. Я хотела написать тебе или даже пойти на похороны. Но это настолько личное дело, я не решилась. Знакомство с Маршаллом было такой радостью. Его все любили.

Не все. Но сейчас Нейт не хотел возвращаться к этому. Он мог сколько угодно хотеть ее в своей постели, но это совсем не значило, что он готов допустить ее в ту часть своей души, которую закрыл для всех. Имидж, который он создал, чтобы никто не узнал настоящего Нейта Мунро, уже слишком сильно сросся с ним. Но что-то он мог бы ей рассказать, хотя не знал, где сможет остановиться.

— Да. Тяжелое было время. Если бы только я…

Саша нахмурилась.

— Что? Что произошло?

Слишком поздно. Боль резанула его изнутри.

— Ничего.

Она ждала объяснений, но, поняв, что их не будет, вздохнула.

— Ладно, поняла. Тебе слишком больно. Должно быть, ты очень тоскуешь о нем.

Этого он не мог отрицать.

— Да. Это как боль, которая никуда не уходит.

Он отправил ребенка в реанимацию, лишился уважения в своей школе и любви подруги. А потом потерял любимого брата и мать. И все из-за гипертрофированной веры в себя.

— Я по-своему оплакивал их, запустив по всем правилам механизм саморазрушения. Вино, женщины. И еще песни. Адресованные самому себе и печальные. — Нейт со смехом пожал плечами. — Тогда-то я и полюбил минор.

— Они брали за душу, были искренними и правдивыми.

— Не важно. Это не может исправить всего, что я сделал не так, всех глупостей, которые натворил. Не может вернуть Маршалла.

— Если тебя это хоть немного утешит, я понимаю, что ты чувствуешь. Будто свет в твоей душе погас.

Посмотрев на Сашу, Нейт увидел слезы в ее глазах, на секунду маска почти сползла с его лица. Она коснулась его рукой, стараясь успокоить дрожащие губы. Его боль так похожа на то, что испытала она, потеряв отца. Нейт старался взять себя в руки. Не мог открыть этот ящик Пандоры, допустить, чтобы эмоции вырвались наружу и снова запустили машину саморазрушения, увлекая за ним ни в чем не повинную Сашу. Он встал:

— Мне надо идти.

* * *

В школьном зале царило бурное и почти осязаемое воодушевление. Очередь на входе начала собираться за четыре часа до открытия дверей, и, если судить по шумной болтовне, зрители, собравшиеся снаружи, волновались не меньше исполнителей.

— Джордж, Тайлер, отойдите, пожалуйста, от занавеса. Не надо, чтобы вас видели до начала концерта, это сведет на нет наш сюрприз. — Удержать детей на месте было равносильно тому, чтобы справиться с выводком котят. — Давайте представим, что это не концерт по сбору средств, а выступление на конкурсе. Вы должны держаться уверенно, делать все правильно, но главное — получить удовольствие. Улыбайтесь.

— Привет, мисс Суит. Отлично выглядите.

Ну вот, опять. За спиной. Этот низкий голос, от которого у нее слабели ноги, а сердце выписывало кульбиты. Она не была уверена, что он вообще вернется после внезапного исчезновения.

— Нейт! — Она оттащила его за занавесом в сторону от сцены, якобы для того, чтобы дать указания по поводу концерта, а на самом деле — остаться с ним наедине. — Ты хоть когда-нибудь подходишь спереди?

— Чтобы свести на нет сюрприз?

— В один прекрасный день ты доведешь меня до сердечного приступа. — Нет, только сегодня. Еще два часа, и больше она его не увидит.

Он выглядел ужасно. Конечно, подготовился к выступлению, и почти никто не заметил бы темных теней вокруг глаз, обострившейся линии подбородка и впалых щек. Но она заметила.

— У тебя была бурная ночь?

— Да. И перед этим тоже, и до этого, можешь себе представить. Слишком рано вставал, слишком поздно ложился. — Как легко Нейт снова вернулся к своей жизни. Хорошо, что он, по крайней мере, не сказал: «Слишком много женщин». Он провел рукой по мастерски уложенным волосам. — Не волнуйся. Я жив и не собираюсь тебя разочаровывать. Я в форме.

— Знаешь, я думаю, мы были бы тебе благодарны уже за то, что ты пришел. Даже если бы ты выглядел последним дерьмом.

— Эй, осторожнее с комплиментами. Я могу возгордиться.

— Маловероятно. Разве можно быть еще более самодовольным?

— Рядом с тобой самодовольство мне никогда не угрожало, — усмехнулся Нейт.

Сашу сверлила мысль о том, что его замешательство связано с разговором о Маршалле. Очевидно, в этой истории многое оставалось за кадром. Однако не ей задавать вопросы и давить на него. Последний раз, когда она пыталась это сделать, он накричал на нее, обвиняя в недоверии. И ушел из ее жизни.

Нейт улыбнулся:

— Волнуешься?

— Да. Очень. Спасибо, что помогаешь нам.

— Я рад. Если честно, поначалу не был уверен, но в конечном счете все оказалось интересно. — Он обнял ее за талию и как бы невзначай поцеловал в щеку. Пальцами другой руки поиграл профессионально уложенными локонами, за которые Саша заплатила гораздо больше, чем хотелось бы. — Ты просто восхитительна, Сладкая. И хорошо поработала. Можешь гордиться собой.

— Я горжусь.

Теперь рука Нейта скользила по голой коже в области ключицы, вызывая во всем теле дрожь жаркого возбуждения. Саша коснулась молнии на его кожаной куртке, будто хотела остановить мгновение, остаться в его объятиях. Навсегда? Когда-то она только об этом и мечтала, но теперь подобная мысль казалась смешной. Все изменилось. Она изменилась и теперь мечтала совсем о другом. Однако так хотелось, чтобы эти карамельные глаза еще несколько минут смотрели только на нее. Саша слабо улыбнулась:

— Слушай. Извини за тот вечер.

— Замолчи. — Нейт приложил палец к ее губам. Ей вдруг вспомнилось ощущение его губ, прижавшихся к ее рту, и жар внутри усилился. — Это ты меня извини. Я сам виноват. Не надо было так быстро отворачиваться от тебя. Я должен был остаться.