Они принялись расчищать снег. Потом Сатпаев несколько раз ударил ломом по мерзлой земле, не без труда снял верхний слой и скоро уже протягивал спутнику тускло поблескивающие куски руды.

— Узнаете?

Да, это была марганцевая руда. Москвич убедился воочию, как близко от поверхности она залегала. Значит, и добывать ее на первых порах будет сравнительно легко.

А в мартовскую ростепель сюда уже прибыл директор будущего рудоуправления криворожец Михайлов. Им владело одно желание — скорее обеспечить Магнитку рудой, необходимой для танковой брони. Приехал начинать строительство, в то время как геологи продолжали разведку, бурили скважины. И геологи и строители нетерпеливо ждали прихода весны.

В мае двести грузовых машин начали транспортировку строительных материалов и оборудования. Строительство рудника, доразведование его запасов и добыча марганцевой руды проходили одновременно.

Жители окрестных аулов, эвакуированные криворожцы, буровики и другие рабочие Джезказганской геологоразведочной конторы жили сперва в юртах, позднее в фанерных бараках с нарами в три яруса. Первую конторку сложили из дерна. Руду добывали кайлами с поверхности, доставляли к грузовикам на носилках. Техника была самой примитивной. Даже плуги находились на вооружении горняков. Но в транспортировке руда не знала задержки. Машины одна за другой отвозили ее на 22-й разъезд, а оттуда открывалась «зеленая улица» на Урал.

…Худощавый и жилистый, стремительный в движениях, рудничный геолог Иосиф Николаевич Богданчиков впоследствии вспоминал:

— Эксплуатация рудника шла полным ходом, а я все еще продолжал разведку. Первая скважина не дала ожидаемых результатов, перешли на вторую, третью. Дальше — лучше. Все прогнозы оправдывались. Горняки работали любо-дорого смотреть.

Это был единственный случай в большой моей практике, когда добыча шла впереди разведки.

Пожилой, седенький Богданчиков вспомнил 1942-й, вспомнил себя, еще молодого, вспомнил своего наставника Каныша Сатпаева и вздохнул:

— Да, дороже золота была нам та руда. После смены горняки уставали так, что нары казались пуховиками.

Теперь у входа в двухэтажную контору Джез-динского рудоуправления, окруженного небольшим парком — невысокими деревцами серебристой джиг-ды, на медной мемориальной доске высечены строгие краткие слова:

«12 июня 1942 года в грозные дни Великой Отечественной войны, всего за 38 дней, героическим трудом джездинцев был построен марганцевый рудник».

В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.» можно прочитать о. том, как с вводом в строй рудников Джездинского месторождения восточные районы страны стали давать 84,6 процента всего производства марганцевой руды в стране. «Организация выплавки ферромарганца на заводах востока, — сказано там же, — явилась большой победой, равной по своему значению выигрышу крупного военного сражения».

Теперь Джезды — благоустроенный поселок городского типа со школами, больницей, магазинами, с превосходной здравницей — профилакторием, с парком и клубом.

Начальником Джездинского рудоуправления работает инженер Абдрахман Тохтабаев. Это тот самый грустный мальчуган, который далекой осенью забрел на квартиру Сатпаевых в Карсакпае и попросил у Таисии Алексеевны разрешения подмести вокруг дома, тот самый мальчуган, который с помощью Каныша Имантаевича прошел путь от фабзавуча до Горно-металлургического института.

Когда марганцевая руда — состав за составом — пошла в Магнитогорск, Сатпаев почувствовал, что он и в тылу исполнил долг солдата.

Лишенный мелкого честолюбия, тем более тщеславия, он испытал чувство подлинной радости, когда узнал, что за теоретическое исследование «Рудные месторождения Джезказганского района», обобщавшее пятнадцатилетний опыт, ему была присуждена Государственная премия. 19 апреля 1942 года в поздравлении ЦК партии и правительства республики, опубликованном в «Казахстанской правде», было сказано: «Ваша работа по освоению недр Казахстана является не только ценнейшим вкладом в геологическую науку, но и в первую очередь непосредственно служит делу разгрома немецко-фашистских захватчиков».

Каныша Имантаевича хватало и на выполнение многочисленных общественных обязанностей.

Он часто появлялся в военных госпиталях, и раненые бойцы привыкли к его крупной фигуре, добрым глазам, неторопливой речи, к его умению просто рассказывать не только о том, как помогают Казахстан и его ученые фронту, но и о подвигах воинов-казахстанцев. Каныш Имантаевич понимал: и боль от ран дает о себе знать, и на душе у бойцов не всегда весело, поэтому позволял себе и шутку, а если его посещение госпиталя совпадало с хорошими известиями Совинформбюро, не забывал поздравить бойцов и поделиться с ними общей радостью. Следил он и за тем, чтобы другие ученые навещали раненых. Недаром Туркестанский военный округ наградил его Почетной грамотой.

Круг государственных забот Сатпаева даже трудно представить. В 1942 году он вместе с академиком Иваном Павловичем Бардиным, «металлургом № 1», занимался проблемами строительства Карагандинского металлургического завода, участвовал в качестве члена Государственной комиссии в выборе места его будущей площадки, держал постоянную связь с Джезказганом, Балхашем, Рудным Алтаем.

А руководство Геологическим институтом! Ведь именно в ту пору институт стал самым мощным научным учреждением в Казахстане, оснастился рядом новых лабораторий, заметно увеличил число полевых экспедиций, вел успешный поиск.

Много энергии отдавал Сатпаев и руководству Казахским филиалом Академии наук СССР. В этот, 1942-й, военный год создается Химико-металлургический научно-исследовательский институт, стремительно развивается Институт астрономии и физики, который возглавил академик Василий Григорьевич Фесенков. А такие подразделения филиала, как секторы почвоведения и ботаники, по размаху теоретической и практической работы стали крупномасштабными действующими моделями будущих институтов.

Свой доклад на юбилейной сессии Казахского филиала, посвященной 25-летию Великого Октября, Каныш Имантаевич закончил так: «Имеются все данные для того, чтобы к предстоящему 25-летию Казахской республики в 1945 году, когда Советская страна после окончательной победы над темными силами фашизма, несомненно, уже будет находиться в условиях мирного развития, на базе Казахского филиала Академии наук СССР создать Академию наук Казахской ССР».

Это было сказано в ноябре 1942 года.

Однажды вечером, вскоре после юбилейной сессии, Сатпаев зашел по делам к секретарю Фрунзенского райкома партии Ивану Анфимовичу Кирилличеву. Разговор начался со Сталинграда, с очередных сводок Совинформбюро, потом перешли к делам филиала.

Как рассказал об этом Иван Анфимович, он сам повернул беседу в другое русло:

— Вот вы, Каныш Имантаевич, обсуждаете со мной вопросы партийной работы, просите, чтобы мы подобрали хорошего организатора на пост секретаря партбюро, а ведь вы, будучи известным ученым, сами остаетесь беспартийным. В чем тут дело?

Канышу Имантаевичу нелегко было ответить сразу на этот вопрос, хотя в общем он не был для него неожиданным.

— Вот справлюсь с филиалом, создадим все вместе Академию, а уж тогда и в партию.

— Вы уже давно это оправдали, Каныш Имантаевич, — возразил Кирилличев.

Журналист по профессии, он несколько увлекся и стал говорить Сатпаеву о Сатпаеве, назвал его одним из лучших представителей советской науки.

Каныш Имантаевич помрачнел:

— Прошу вас, я очень не люблю, когда обо мне так говорят. Не надо