– Ты, конечно, помнишь историю с украденной картиной?[13]

Лев усмехнулся:

– Могла бы не спрашивать.

– После ареста Тищенко я осталась без мужского закройщика и с кучей оплаченных заказов.

– Помню такой момент.

– Мы с мамой стали искать нового закройщика.

– И нашли эту Вилму?

– Не сразу. Поиски были сложными. Требовался мастер такого же уровня, как Анастас Зенонович.

– А это, как я понимаю, практически невозможно, – резюмировал Лев.

Надежда кивнула:

– Идеал недостижим, но к нему можно приблизиться. Мамина знакомая порекомендовала нам Вилму Карклиню. Она только что переехала в Москву, и мы по-быстрому ее пригласили, пока не перехватили другие.

– Реально хороший мастер?

– Да.

– Что-нибудь известно о причине ее переезда в Москву?

– Вышла замуж за москвича. Он, кстати, тоже латыш по фамилии Карклиньш. Раньше жила в Риге, работала в известном, дорогом ателье.

– Нужно направить туда запрос…

– Это твое право. В чем-то ее подозреваешь?

– Пока только в том, что она очень неприятный, скрытный и уклончивый человек.

– Прибалтийская сдержанность, только и всего, – проговорила Надежда.

– Я сказал то, что сказал, и не надо меня переубеждать! – рыкнул Лев. – Ее никто ни в чем не подозревает. Тем не менее, с Фугенфировым общалась только она.

– Еще с ним общалась Виктория.

– Но в большей степени – Вилма. Так что начинать будем с нее. А уж там как получится. Теперь едем домой!

После обеда Надежда Раух спустилась по лестнице и, увидев за стойкой администратора мать, спросила:

– А где Виктория? Вроде с утра была…

– Зачем она тебе?

– Хотела спросить, какие документы есть в личном деле Вилмы Карклини.

– Это и я тебе скажу: копии диплома и паспорта, рекомендация с предыдущего места работы, снимки из портфолио и заявление о приеме на работу.

– Скажи Виктории, чтобы принесла его мне.

– Распоряжусь, как только придет. Можешь мне сказать, что происходит? С тех пор как сюда приехали эти гренадеры, у меня ни минуты покоя.

– Потом расскажу, – ответила Надежда.

Она пересекла гостиную, вышла в вестибюль и свернула к производственным помещениям. В ближайшие полчаса ей предстояло совершить невозможное: разговорить Вилму Карклиню. Об этом ее попросил Лев Астраханский.

Остановившись перед дверью закройной, Надежда припомнила домашнюю заготовку: во что бы то ни стало привлечь Вилму к работе над коллекцией. И не потому, что в этом была необходимость, а потому, что так у них появилось бы время для разговоров.

Последние дни работы со всей очевидностью показали, что Соколов и его помощница Раиса справляются с раскроем, контролем пошива и примерками на моделях. Надежда, в свою очередь, вносила весомую лепту: проводила текущие примерки клиентам и принимала заказы. Последнее, как правило, сопровождалось потерей времени: мучительным выбором ткани и не менее мучительной прорисовкой модели. Это было связано с тем, что дамские грезы существенно отличались от их физических данных.

Наконец, Надежда вошла в закройную:

– Здравствуйте, Вилма!

– Здравствуйте, – не отрываясь от раскроя ткани, поздоровалась Карклиня.

– А где Анастас Зенонович?

– Не знаю.

– Наверное, на примерке, – догадалась Надежда и, улыбнувшись, сказала: – Так даже лучше, у меня к вам разговор.

– Что ж, давайте. Да только работа ждать не будет.

– Надолго не задержу.

– Вчера следователь сказал то же самое. В результате я потеряла час рабочего времени. – Отложив ножницы, Вилма прислонилась боком к столу и выжидательно замерла.

– Виктория сказала, что у вас немного заказов, – проговорила Надежда.

– К чему это вы клоните?

– Да я ни к чему не клоню. Просто хотела попросить вас о помощи.

– Вы уже просили. Я отказалась.

– Не забегайте вперед… – Надежда вежливо усмехнулась. – Всего-то и делов, что посадить несколько платьев на модель.

– Подгонка? – сухо осведомилась Карклиня.

– Можно сказать и так. У нас поменялась манекенщица.

– И никакого кроя не будет?

– Валентин Михайлович уже все раскроил. Теперь только шить и примерять.

– На это, пожалуй, соглашусь.

– Можно, я задам вам вопрос?

– Вы – хозяйка ателье, зачем спрашивать разрешения?

– Почему вы так категорически отказались от участия в работе над коллекцией и заказами наших клиенток?

– Я – профессионал. Всю жизнь кроила только мужские костюмы. Женскую фигуру не чувствую, не привыкла кроить на женщин. А переучиваться мне уже поздно.

– Только и всего?

– Что же еще? – удивилась Вилма.

– А мне кажется, что вы не хотите работать с Соколовым.

– Я ему не нравлюсь. Чего же лезть на рожон?

– Он вам тоже не нравится?

– Соколов – хороший человек. Кому он может не нравиться?

– Значит, дело только в его неприязни к вам? А если вы ошибаетесь? – Задав этот вопрос, Надежда слукавила. Она как никто другой знала, что Вилма права.

И та ответила:

– Я знаю, что говорю.

Выдержав небольшую паузу, Надежда сказала:

– Вот о чем я сейчас подумала… Мы уже год с вами работаем, но никогда не говорили по душам.

– А это обязательно? – невозмутимо спросила Вилма. По ней было видно, что разговор ее тяготит.

– За год могли бы хоть раз поговорить.

– Я работаю у вас девять месяцев.

– В свое время вы нас очень выручили, и я вам благодарна.

– Не было бы меня, взяли бы другую.

– Такого мастера, как вы, трудно найти.

– Не понимаю цель разговора, – сказала Вилма, развернулась к столу и взяла ножницы.

Однако Надежду это не смутило. Она подошла к столу и спросила:

– Расскажите о себе. Я даже не знаю, есть ли у вас дети.

– Детей у меня нет.

Ответ был односложным и не слишком любезным. Тем не менее Надежда решила действовать по принципу: тебя – в дверь, а ты – в окно.