На этот раз там было только два человека. Переводя взгляд с Протопопова на Астраханского и обратно, Надежда положила листок на стол:

– Его фамилия Фугенфиров! Он был нашим клиентом.

Март 1949 года

– Ешь! – сказала Милда и поставила перед мужем миску с вареной рыбой.

Он безмолвно покачал перевязанной головой. На его холщовой повязке темнело пятно крови.

– Да не убивайся ты так! Не мучай себя! – не выдержав, вскрикнула Милда и придвинула миску ближе. – Проживем как-нибудь.

– Мы-то проживем, – тяжело вздохнул Янис. – А Петриса чем кормить собираешься? А этого, когда народится? – Он кивнул на ее живот и спросил: – Духом святым?

– Люди кругом живут, а не звери. Люди помогут, – упрямо сказала Милда. – Сестра твоя, Эрна. К ней обратимся. У нее в деверях мельник, неужто не даст нам мешок муки? Даст!

– Такую, как Эрна, только подпусти к чужому добру! За мешок муки весь наш хутор вместе с землей отберет. И мужа ее, Зигиса, не стану просить. От этого семейства лучше держаться подальше. Не заметишь, как лишишься последнего. Уж лучше иметь дело с чужими людьми. С ними и расчет проще, и сговор короче.

– Папа! Папа! – В дом забежал малыш Петрис. – Дядя Зигис приехал! А тетя Эрна мне конфетку дала! – Он продемонстрировал родителям обсосанный леденец.

– Велика честь, да слава плоха, – проворчал Янис и поднялся из-за стола. На ходу бросил жене: – Собери на стол, да не слишком старайся. Невелики гости. Лишнего не рассказывай и ничего не вздумай просить.

Он вышел во двор. Оттуда послышались голоса Эрны и Зигиса. Вскоре все трое появились на кухне. Сестра Яниса раскрыла объятья и ринулась к Милде:

– Невестушка наша! Уж сколько не видались! Соскучилась по тебе! – обнявшись, Эрна погладила ее огромный живот: – Когда ждешь малыша?

– На Пасху должна разрешиться, – ответил за жену Янис и, не церемонясь, спросил: – Зачем явились? Дорога дальняя, без дела бы не приехали.

– Проведать вас, зачем же еще? – Эрна развязала платок и покрыла им плечи. – Узнали, что беда у вас приключилась. Зигис сказал: надо бы помочь, все же родственники.

– Никакой беды у нас нет. Живем, как и жили.

– А что с головой? – смекалисто прищурилась Эрна.

– Стойло чистил, о перекладину стукнулся.

– Стойло чистил, а жеребца-то в нем нет.

– Глазастая. – Янис покачал головой. – Когда только приметила?

– Для этого много времени не надо.

– Коня своего я Круминьшу одолжил, – сказал Янис, и это было похоже на правду. Лиепиньши и Круминьши жили в соседних хуторах, в нескольких километрах, и часто помогали друг другу.

Янис не спеша забил табаком трубочку и поманил рукой Зигиса:

– Идем, зятек, потолкуем. А женщины пока на стол соберут.

Мужчины вышли, и пока хозяйка сновала по кухне, Эрна пристально за ней наблюдала.

– Значит, все хорошо? – спросила она.

– Все как обычно, – сдержанно ответила Милда.

Эрна встала, прошла к буфету и распахнула его створки. Внутри было пусто.

– Что же ты врешь, подлая? У тебя и в закромах – шаром покати. – Она обернулась и со злым упреком в глазах посмотрела на Милду: – Или мы не родня? Или не поможем?

Уткнувшись в подол передника, жена Яниса разрыдалась.

– Беда у нас, Эрна… Ой, какая беда…

– Рассказывай!

– Трех дней не прошло, как нас разорили.

– Кто? Говори!

– «Лесные братья» ночью пришли из леса. Запрягли нашего жеребца и увели вместе с телегой.

– На телеге что повезли?

– Все, что было. Все наши припасы, – всхлипнула Милда. – Забрали все: муку, сахар, картошку, бочонок меда.

– А говорят, будто Янис сам половину свиньи к телеге тащил, – поделилась Эрна. – Вроде бы как это он «братьев» к себе позвал.

– Господь с тобой, Эрна! – вспыхнула Милда. – Или ты не знаешь своего брата? Он сначала о семье позаботится, и только потом – о других. Отдать все припасы «лесным братьям»… Да как только в голову такое пришло?

– Люди говорят, – пожала плечами Эрна, взяла со стола лепешку и разломила ее пополам. Потом громко крикнула: – Зигис! Иди скорее в дом! Еда на столе.

Настоящая весна на хуторе настала внезапно. Пришли теплые дни, а с ними и надежды на лучшую жизнь. В семье Яниса Лиепиньша особо не жировали, однако и голода в доме не было. Он, как и обещал, договорился с соседом, и Круминьш ссудил ему пару мешков картошки, мешок муки и кое-что по мелочам, без чего не приготовить обед.

Однако вскоре вместе с весной на хутор пришла беда. В одно воскресное утро во двор усадьбы въехала полуторка, в кузове которой сидели трое военных. За полуторкой следовал черный «Студебеккер». Обе машины остановились у дома Лиепиньша, из «Студебеккера» вылезли двое в штатском. У одного из них в руках были папки, у другого – наручники. Последним из легковушки выбрался пастор Балодис.

– Янис Лиепиньш здесь проживает? – спросил человек в штатском.

Милда как стояла посреди двора с тазом белья, так и застыла. За нее ответил пастор Балодис:

– Он живет здесь. – Обведя скорбным взглядом двор, Милду и Петриса, который прижался к материнским коленям, пастор продолжил: – Смирись, дочь моя. Эти люди приехали из волости за твоим мужем.

– Янис! – вскрикнула Милда.

– Где он? – спросил человек в штатском, но в этот момент из риги вышел сам Янис Лиепиньш и направился к дому:

– В чем дело? Кто вы такие?

Из кузова полуторки тем временем стали выпрыгивать военные. Они окружили Яниса, и тот, что был с папкой, сказал:

– Гражданин Лиепиньш, вы задержаны за пособничество бандитам.

– Это неправда! Я им не помогал! – громко сказал Янис Лиепиньш.

– Это правда! – прикрикнул «штатский». – Пока одни, проливая кровь, ловят бандитов, другие подкармливают их свининкой. Нам известно, что две недели назад вы отправили в лагерь «лесных братьев» подводу с провизией. Теперь вас будут судить по всей строгости закона. На снисхождение не рассчитывайте. Таким, как вы, прощения нет.

Из рук Милды с грохотом выпал таз, и она кинулась к мужу:

– Янис! Не отдам! Не пущу!

Вслед за ней заревел Петрис и тоже повис на отце. Военные оттеснили их к дому и, надев на Яниса наручники, втащили его в кузов полуторки. Машина газанула и тронулась с места.

– Идемте! – велел «штатский» и потащил Милду в дом.

Там, сев за стол, он расстегнул папку и вытащил из нее документы. Милда заторможенно следила за его руками и ничего не понимала. Наконец, «штатский» сказал: