– А правда, что богочеловек чудеса творит? – вылез вперед лопоухий мальчишка. Мать дернула его за руку.

– Правда, конечно, правда, – оживился носатый, – да вы что, вообще, не знаете, там такая силища, какой ни у кого нет. Все может! Как бог совсем.

– Ну а если, скажем, с ифритом схлестнется? – поинтересовался старик с морщинистым и темным, иссушенным солнцем лицом. – Кто кого тогда одолеет?!

– Ясное дело, ифрита богочеловек одолеет, – заявил носатый, – потому что не только силу, еще и в голове кое-что имеет. А у ифрита что есть против? Ничего у него нет, только башка пустая. – Он постучал себя по лбу.

В толпе раздались одобрительные смешки.

– А пару ифритов? – не унимался старик.

– Одолеет.

– А трех?

– Да что ты пристал?! – накинулись на старика люди. – Сказали тебе, со всеми управится…

– Ну с Сарконом, положим, не совладает, – усмехнулся тот. – Ох, и не совладает… Это я точно знаю.

На этот раз одергивать его никто не стал. С упоминанием имени владыки Хазгаарда иные начали испуганно озираться, словно джинны могли явиться из ниоткуда и покарать их за крамольные речи, другие предпочли покинуть толпу и поспешили к своим домам. Всем известно, как развита у силатов интуиция и как они относятся к любому проявлению непокорности со стороны людей. О том, что человек может творить чудеса, они слышали не впервые. Каждому хотелось в это верить, но казалось невероятным, что где-то есть человек, которому, как и джиннам, подвластны магические тайны.

– И с Сарконом совладает! – заявил носатый. – Вот увидите. Ведь богочеловек не кто-нибудь, а посланник Белого божества.

– Два посланника Ушедших Богов на одной многострадальной земле Хазгаарда, – с сомнением проговорил старик и добавил самым язвительным тоном:

– Как это небеса еще не раскололись?

– А Саркон – не посланник Бога, – объявил носатый.

В толпе заахали.

– А кто же он тогда?

– Самозванец!

Наступила такая тишина, что, казалось, если прислушаться, можно различить биение сердец.

– В общем, я иду к богочеловеку, чтобы принять истину. Кто хочет, может пойти со мной…

– А ифритов не боисься? – поинтересовался старик.

– За правду не страшно и пострадать!

– Пострадать-пострадать, – передразнил паренька старик, – а я бы за правду лучше порадовался, – он захихикал и обернулся, ища одобрения односельчан. Его никто не поддержал.

– Ладно, прощайте.

Люди расступились, давая носатому дорогу.

Махнув на прощание рукой, он пошел прочь.

– Постой! – крикнул мальчишка. – Я с тобой!

– Куда?! – мать схватила его за ухо. – Не пущу…

Мальчишка вскрикнул от боли и остановился, послушался. Только смотрел, как уходит прочь по необъятной степи, не оборачиваясь, идущий к богочеловеку паренек, узнать истину.

Когда носатый скрылся за горизонтом, началось бурное обсуждение услышанного. Люди разошлись только с наступлением сумерек.

– Добром это не кончится, попомните мои слова, – заметил старик, трогая глаз, куда в порыве спора ему кто-то засадил кулаком. – Саркон этого так не оставит…

– Да помолчи ты! – одернули его. – А то, гляди, совсем окривеешь!

– Ох, и поймают его ифриты, ох, и потерзают… – забормотал старик обиженно, отошел подальше и задрал подбородок к небу.

Там красноватым светом горел неровный, выщербленный слева серп месяца. Небесные часы отсчитывали, сколько осталось жить богочеловеку.

Загонщик Хазар'ра покинул медные рудники. Кнут он оставил в шатре, взяв с собой в дорогу огненный кинжал, более всего подходящий для ремесла убийцы. Удлиненным куруком, которым он владел лучше всех в Хазгаарде, силат намеревался обзавестись в ближайшей человеческой деревне. Каждый знает, нет мастеров лучше людей в деле изготовления простого оружия. А вот вдохнуть в простую вещь особые свойства, наделить ее магической силой – дело, на которое способен только джинн.

* * *

Люди лежали у подножия горы, под открытым небом. После тяжелого дня рабы спали до самого рассвета без сновидений. Словно проваливались в черную дыру, где не было ничего: ни глубокого звездного неба, ни горячей земли, отдающей тепло всю ночь, ни северного прохладного ветра, ни джиннов с кнутами и куруками в крепких ладонях, ни покрытых зеленью медных жил, выдавливаемых на поверхность мощью горы.

В лежбище царила тишина. Краткий миг покоя.

Никому и в голову не приходило охранять рабов. Пустыня тянулась так далеко на запад, что пройти ее может решиться только безумец. В безлюдных землях беглец ощущает себя так, будто он угодил на ладонь Черного божества. Свирепый покровитель высшей расы обязательно заметит и прихлопнет маленького человечка. Блуждающие огни – души умерших – поманят его за собой, внушат мысль, что выведут из пустыни, а сами приведут к зыбучим пескам. А потом и он сам будет бродить, излучая свет, искать путников, в надежде сбить их с дороги, позволить пустыне пожрать еще несколько человеческих жизней.

Не только блуждающие огни представляют опасность. По выжженной солнцем белесой равнине рыщут голодные хищники – дикие собаки, агрессивные пустынные муренги, охотящиеся стаями крысы-ревуны. К тому же округа буквально кишит ядовитыми насекомыми, крупными ящерицами-врана и змеями…

Он дождался, когда лагерь погрузится в тишину и сумрак, поднялся и пошел на запад, переступая лежащие на земле тощие тела. Его никто не остановил. Ни один человек не закричал ему вслед:

«Остановись, безумец!» Ни одной живой душе не было до него дела, никто не поинтересовался, куда он идет и почему хочет умереть в пустыне, а не на руднике. Он мог перенестись в иной мир у подножия этой проклятой горы, и утром, когда рабы, словно муравьи, ползли на рудник, разбирая сваленные накануне бесформенной кучей подносы и молотки, ифриты волокли бы его за ноги, как и трупы многих других, кто не пережил эту ночь.

Он выбрался за пределы лагеря. По правую руку темнел высокий шатер посланника синедриона.

У входа возвышались грузные фигуры – ифриты.

К счастью, в темное время суток они впадали в странное оцепенение и не заметили его. Миновав опасное место, он побрел на запад. Мрак сомкнулся за его спиной, скрыв унылое зрелище – лежбище рабов, шатры надсмотрщиков и проклятые им бессчетное число раз рудоносные горы.

* * *

Самое трудное при побеге с рудников – преодолеть первые километры пути по сухой, выжженной солнцем равнине. Способные услышать даже биение человеческого сердца силаты почти наверняка почувствуют – кто-то из рабов покинул лагерь и теперь, испытывая острейшее, дурно пахнущее чувство – страх, спешит уйти как можно дальше.