Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это верно, если рассуждать с холодным умом. Так, как я рассуждал до того, как влюбился в неё. Потому-то я и не торопил событий до сих пор.
Теперь всё изменилось. Теперь я спешил. Я хотел поскорее увидеть её. Я хотел предстать перед ней таким, каким я стал. Я хотел, чтобы она увидела, что и ей есть, за что полюбить меня.
Теперь я всё знал и об истории её семьи, трагичной и возвышенной. Я думал о том, как росла девочка, которая с раннего детства по сути уже была правительницей. Теперь я не удивлялся, вспоминая, КАК она отказала мне в прошлый раз.
Почему я так не понравился ей тогда?.. Но ведь и себе, сегодняшнему, я не понравился бы… Невероятное чутьё, природная проницательность подсказали той Сигню отказаться от того меня.
Проходили неделя за неделей. Выпал и растаял первый снег, дни стали совсем короткими. Зарядили дожди, поля убраны, глядели пустыми рыжими пятнами, леса совсем облетели, только мачтовые сосны стояли в тёмно-зелёных шапках с потемневшими от дождей стволами.
— Не пора ли мне повторить сватовство? — спросил я мать.
— Да пора бы, теперь Сигню «на возрасте», ломаться, как в прошлый раз не сможет, — ответила Рангхильда, — поезжай, напомни о себе.
Мы поехали под предлогом пригласить верхушку Сонборга на совместную охоту. Дожди прекратились. Земля ещё не замёрзла, но отвердела и звенела под копытами наших лошадей. Снега пока не было. Поэтому ехали мы споро. Но Боги! Как я волновался всю дорогу! Я и спешил, и боялся торопиться. А что, если Сигню всё же откажет?.. Или согласится, но так и не преодолеет отвращения, что я вызвал в ней тогда? Выйдет за меня, но не сможет меня любить? Это представлялось мне ещё худшим, чем отказ…
Нас встречали с радостью — мы ведь ехали после обмена гонцами, с согласия линьялен Сольвейг. Весь город, казалось, высыпал посмотреть на нашу кавалькаду. Но это, возможно, только показалось нам, Сонборг значительно больше и многолюднее Брандстана, поэтому даже небольшое количество зевак, глядящих на нас, показалось нам толпой.
За три года, что я не был здесь, ещё прибавилось больших домов в городе, а площадь перед теремом стала обширной, по периметру торговые лавки и вымощена камнем, так, что грязи здесь и в дожди не бывает. А мы в Брандстане только деревянные настилы меняем. Впрочем, и здесь не все улицы мощены. Напротив теперешнего начали возводить каменный терем.
Крыльцо тоже обновили, сделав шире, крыша над ним выше, резьбы искуснее, всё оно выкрашено яркими красками. И ведь подновляют, наверное, два раза в год…
Линьялен Сольвейг и её муж Бьорнхард, оба высокие, дородные, ещё немного пополнели за прошедшие три года. Улыбаются оба. Я спешился с сердцем, бьющимся в горле. Где же Сигню?! Если не выйдет встречать, плохо моё дело…Моё сердце колотилось так, что я чувствовал его шеей…
Когда стало известно, что к нам едут Брандстанцы, я поняла, что это не просто напоминание о себе. Пришло время. Тётя Сольвейг очень строго беседовала об этом со мной:
— Ты просила отсрочки, тебе дали, теперь пора ответить, — она хмурилась и метала молнии глазами.
Я сидела, подперев подбородок. Понятно, что теперь не отвертеться… Уйдя в свои покои, я легла поперёк кровати, застеленной одеялом из огненной лисы.
Сигурд…Я не думала о нём все три года. Я заставила себя о нём не думать, тем более, что это было несложно после того, как я убедила себя, что он не полюбит меня никогда, а значит, я не пойду за него. Перестала думать как о возлюбленном. Но не забыла. И сватовство не забыла и его самого. Конунг Сонборга. Кто ещё может стать им…
Сигурд… тебя нельзя забыть, даже если перестала о тебе грезить. Только вот, что мне делать, если ты не изменился, если всё так же свысока относишься ко мне? Жить с тобой и не любить тебя… А любить и страдать от твоей холодности…
Но как можно раздумывать о чувствах, когда речь идёт о судьбе йорда. Двух йордов. Я не должна сейчас размышлять как женщина, но как правительница. А если так, то я должна взять Сигурда в мужья, что тут думать.
…Но ведь в спальню войдёт не правительница, а женщина…
Не пытайся лукавить, Сигню…Не пытайся обманывать саму себя, он нравится тебе всю жизнь!..
Но я не смогу быть с ним, если он меня не любит… Как я позволю ему касаться себя…
Но прошло три года, всё меняется. И я ведь изменилась. Но что, надеяться на свою красоту, теперь признаваемую всеми?.. А на что же? Во что ещё влюбляются мужчины?
Но я не хотела, чтобы он влюбился в меня. Я хотела, чтобы мой муж, мой конунг меня любил. Вот такая глупая мечта для будущей дроттнинг.
Я запуталась совсем и решила, не думать, пока не увижу его. Теперешнего. Ведь если изменилась я, то, может быть, изменился и он…
— О чём кручинишься, Лебедица? — спросила Хубава, взявшаяся расчесать мне волосы перед сном.
Я не ответила ничего, но Хубава и сама была догадлива.
— Неужто, жених не по нраву? Красавец, говорят, и храбрец. Умница, каких мало. Попросту людей не обижает. Чего ж тебе ещё? — улыбалась она, гребнями проводя по моим волосам, раскладывая их по своей ладони, любуясь, я это чувствовала, даже не видя, по её голосу.
— Любви тоже хотелось бы… — тихо проговорила я.
— Любви… Князья по любви не женятся.
— Но мои родители…
— Посмотри, что сталось с ними … — вздохнула Хубава. — Не знаю, Лебедица, счастье это или горе любовь-то…
Я расчёсываю чудные волосы моей милой Сигню Лебедицы, дочки моей Лады. Эта девочка — всё, что осталось нам от Лады, которую мы с Ганной, две ведуньи, две лекарши, гро, как здесь нас называют свеи, не уберегли от смерти…
Шелковые волосы Сигню, цвета тёмного гречишного мёда, они так похожи на волосы Лады, но у той были мягче, тоньше. Так сама она, дочь, сильнее матери. Это Лада росла как нежный цветок под рукой отца и матери, это и сделало её такой хрупкой. Вернее сказать, не дало развиться силе. Ей не от кого было защищаться, закрываться.
А Сигню сирота. И хотя никто никогда не обижал её, напротив все мы любили её
