– Я убрал его паспорт в сейф, – ответил он, совсем не извиняясь. Он вынул ее телефон из кармана и подошел к кровати, чтобы вернуть ей его.

Айла нажала пару кнопок и протянула телефон ему обратно.

– Поскольку он родился недоношенным, его поместили в кувез. Когда мне стало получше, медсестра отвела меня к нему и я смогла взять его на руки.

Пролистывая фотографии, Андреас почувствовал комок в горле, когда увидел, каким крошечным был Лукас, лежащий в пластиковом инкубаторе. Там была фотография Айлы, державшей его на руках. Она выглядела бледной и испуганной, и чувство вины охватило Андреаса.

– Ты сказала, что с самого рождения Лукаса вы с ним жили в Англии у твоей подруги. Тебе не кажется, что для него было бы лучше, если бы у вас с ним был дом, где он мог бы расти?

– Конечно. Я искала нам квартиру. Но моя работа в Лондоне, а цены на недвижимость там такие высокие.

Он нахмурился.

– Кто присматривает за ним, когда ты на работе?

– Пока я в декретном отпуске. Меня не ждут в музее, пока Лукасу не исполнится полгода.

– Что будешь делать после этого?

Она взглянула на малыша и вздохнула.

– Думаю, придется отдать его в ясли. Мне удалось защитить докторскую диссертацию, когда я была беременна, и мне предложили постоянную работу в Британском музее в качестве помощника куратора.

– Ты правда хочешь оставлять Лукаса на целый день и уходить на работу?

– Мне бы хотелось побыть с ним, пока ему не исполнится год. Но мне придется выйти на полный рабочий день, чтобы зарабатывать достаточно для хорошей жизни. – Айла прикусила губу. – Я не шутила, когда сказала, что не хочу половину Лулуди, оставленную мне Стелиосом. Этот остров должен принадлежать тебе и твоей семье.

– Лукас – моя семья. Я уже говорил, что мой сын будет расти в Греции. Моя квартира в Афинах – не идеальное место для ребенка, но я также унаследовал дом, в котором рос когда‑то. Сейчас в нем идет ремонт, и он станет домом Лукаса.

Айла побледнела.

– Ты хочешь отобрать у меня ребенка?

Андреас стиснул зубы. Она выглядела такой беззащитной!

– Я хотел сказать, что ты и Лукас переедете в Грецию и мы все будем жить вместе, как одна семья. Тебе не нужно будет работать. Ты сможешь вернуться к своей карьере, когда будешь к этому готова.

Ребенок поел. Андреас наблюдал, как Айла ловко прижимает Лукаса к своему плечу, пока застегивает рубашку на груди. Она была так прекрасна! Материнство каким‑то образом сделало ее мягче и еще более желанной для него.

Она выглядела озадаченной.

– Давай все проясним. Ты просишь меня переехать и жить вместе с тобой?

– Я прошу тебя стать моей женой. И я позабочусь о вас обоих.

– Ты не хочешь на мне жениться, – уныло проговорила Айла. Она не питала иллюзий, что предложение Андреаса было хоть капельку романтичным. Но она быстро поняла, что его принятие сына кардинально изменило ситуацию. Она была рада, что он хочет играть какую‑то роль в жизни Лукаса, но брак без любви казался ей сущим адом.

Он не стал этого отрицать.

– Я решительно настроен участвовать в жизни Лукаса. Поэтому, мне кажется, что, поженившись, мы сможем обеспечить ему нормальное детство и общение с обоими родителями.

– Для этого не обязательно жениться. Каждый из нас может жить своей жизнью и при этом быть хорошим родителем.

– И как же это будет? Мне необходимо жить в Греции и руководить делами «Карелис корпорейшн». Ты предлагаешь Лукасу одну неделю жить с тобой в Англии, а следующую со мной в Греции? Неужели, по‑твоему, это идеальное решение?

– Нет, конечно нет. – Она прикусила губу. – Я думаю, я могла бы переехать в Афины и поискать там работу. Тогда бы ты смог видеться с сыном, когда захочешь.

Андреас покачал головой:

– Мне бы не хотелось быть какой‑то отстраненной фигурой. Я уже планирую сократить свое рабочее время и приходить к Лукасу каждый вечер, чтобы почитать ему книжку и поцеловать на ночь.

У Айлы возник комок в горле. Андреас обещал любить своего сына, защищать его и заботиться о нем. К своему стыду, она даже почувствовала легкую зависть, что Андреас отдаст все это ребенку, а не ей.

– Это безумие, – пробормотала Айла. – Мы друг другу даже не нравимся.

– На самом деле мы совсем не знаем друг друга. Сексуальное притяжение свело нас вместе, – сказал он. – В течение следующего месяца мы оба должны оставаться на Лулуди, и я предлагаю заключить перемирие. Ради нашего сына мы должны попытаться наладить отношения. Я богат. Подумай, какую жизнь я могу ему обеспечить. И тебе.

– Меня не интересуют деньги, – гневно сказала она.

Он кивнул:

– Верю. Но сейчас речь не о тебе. И не обо мне. Мы должны сделать то, что будет лучше для Лукаса.

Айла опустила голову на подушку. Боль в лодыжке пульсировала, и она чувствовала себя морально и физически истощенной. Снаружи все еще бушевала гроза, и было уже почти темно. Андреас включил лампы и подошел к окну, чтобы закрыть жалюзи. Пока она принимала душ, он сменил мокрую одежду и выглядел очень мужественно в черных джинсах и рубашке поло. Тихий голосок в ее голове спрашивал, почему она просто не примет его предложение руки и сердца и не позволит ему взять на себя все ее заботы.

Ее глаза слипались, и потребовалась вся сила воли, чтобы не заснуть. Лукасу нужно было поменять подгузник и надеть другой комбинезончик, прежде чем уложить его в кроватку на ночь. Она вздрогнула, когда Андреас взял у нее из рук ребенка.

– Ночью Лукас спит здесь? – спросил он, глядя на дорожную колыбель.

– Да, Тула пользуется этой колыбелькой, когда ее маленькая внучка приезжает погостить, и она одолжила ее мне для Лукаса.

– Завтра я закажу мебель для детской и все необходимое для Лукаса. Но сейчас я поставлю эту колыбель в своей гардеробной, а ты сможешь переночевать здесь со мной.

Ее сердце дрогнуло.

– И не подумаю.

– Но ты же не можешь ходить. У тебя же болит лодыжка, – мягко напомнил он ей. – И ты не сможешь взять Лукаса на руки. Очевидно, что вам придется перейти в мою комнату и позволить мне вам помочь.

– Я понимаю, что мне понадобится помощь, пока моя дурацкая лодыжка не пройдет, – пробормотала Айла, – но нам не обязательно спать в одной кровати.

– Ты боишься, что я не смогу контролировать себя, если мы будем в одной постели? – Голубые глаза Андреаса потемнели от гнева. – Ты пыталась скрыть, что тебе так больно, но сейчас ты бледна, как привидение. А я не настолько груб, чтобы попытаться воспользоваться тобой, когда ты настолько беззащитна.