— Мистер Питерс передал мне шифры, и вот буквально вчера с Земли пришло сообщение о подготовке переворота.

О’Рэйли перегнулся через кафедру, возбужденно поводя из стороны в сторону длинным носом. Его костлявое лицо вытянулось, потому что никакой реакции не последовало. Только мсье Лебен со стуком выставил перед собой обрубок ноги с протезом и сказал бесцветным голосом:

— Что-то долго они тянут. Этак нам и не дожить.

Роберта передернуло от вранья О’Рэйли. Этот проповедник явно пользовался тем, что радист Энди плевал на подобные собрания.

— Я не вижу ликования, — с горечью констатировал О’Рэйли. — Я понимаю, вы устали ждать, но обещаю, что ждать осталось недолго. И поэтому я призываю вас к единству, ибо давно известно, что одинокое дерево буря валит без труда, а вот перед плотной стеной леса она бессильна.

— Послушай, мистер, а кто тебя, собственно, уполномочил читать нам проповеди? — лениво поинтересовался Луис Мариньо.

— Моя совесть! — вскинулся О’Рэйли. — Мне больно все это видеть! И я взываю: опомнитесь, перестаньте убивать друг друга! Повторяю, наша сила в единстве. — Он отдышался, вытер платком лоб. — Раньше мы собирались в кинозалах, ресторанах, но потом почему-то разбрелись по тесным каморкам и начали ненавидеть друг друга…

— Потому что опостылели друг другу, — все так же лениво произнес Луис Мариньо. — Мне лично, мистер, до смерти опостылела твоя физиономия.

— Господь бог наш призывал любить друг друга, — тихо промолвил О’Рэйли.

— То-то в него и насажали гвоздей, — мрачно сказал Малютка Юджин. — А живучий ведь, бродяга, был! — неожиданно восхитился он и замотал головой.

— Надо бы попробовать на мистере проповеднике! — развеселился Эрих Майер и оттолкнул плечом спящего Каталинского. — Интересно, сколько он протянет?

Братья Мариньо засмеялись. О’Рэйли прикрыл глаза и терпеливо ждал.

— У меня есть предложение, — сказал он, когда братья успокоились. — Что если нам возродить прежние хорошие традиции и опять собираться? Посидеть, послушать музыку, потанцевать, поговорить, выпить немного вина, наконец!

— А потом парни напьются и начнут драться или приставать к дамам! — возмущенно произнесла Анджела Макдивитт.

— Или и то и другое вместе! — неприятно засмеялся Антоневич.

— Смотри-ка, а ведь помнит! — закричал Луис Мариньо, возбужденно хлопая себя по коленям. — Небось, понравилось?

— Ну вот! — Анджела Макдивитт раскраснелась от негодования. — Они даже трезвые не могут вести себя прилично.

— Но-но, сволочь! — рявкнул Малютка. — Ты чего людей оскорбляешь? Может, повторить?

Миссис Анджела заплакала от негодования и шариком покатилась к двери. Следом за ней, неловко поклонившись, засеменил Джеймс Макдивитт.

— Мальчики! — сонно сказала Женевьева. — Разве так можно?

Малютка развел руками:

— А мы что? Чистую правду. Ничего, кроме правды. Не нравится — пусть топает!

— Сама прибежит, — добавил Луис Мариньо.

— Ну ладно, я пошел, — Малютка встал. — Похмелиться надо. Скажу я тебе на прощание, мистер проповедник, вот что: зря глотку дерешь. Как жили, так и будем жить, а кому не по нутру — может удавиться.

— Правильно! — поддержал его Луис Мариньо и тоже встал.

— Мистер О’Рэйли, когда же вы осчастливите наконец своей любовью нашу кроткую мадемуазель? — спросил Витторио из-за спины брата, указывая пальцем на бесстрастную мадемуазель Эмму.

О’Рэйли чуть не свалился с кафедры. Он часто заморгал, силясь что-то сказать, но у него ничего не получалось. Малютка Юджин и братья Мариньо шумно пошли к двери, за ними направились Эрих Майер и Эдит. Громко заплакал ребенок миссис Фелпс, и остальные тоже начали расходиться.

— Как же насчет того, чтобы собираться вместе? — вытянув шею, закричал О’Рэйли.

Ему никто не ответил.

«Все бесполезно, — думал Роберт, шагая по коридору от Круглого зала. — Каждый сам по себе и никакие мы не братья, и в целое нас не объединить, потому что слишком призрачна цель, ради которой нам нужно объединяться. Да, мы еще поборемся, мы еще покажем зубы, но приведет ли это к чему-нибудь? Как там сказала Гедда? Кунсткамера? Сборище уродов человечьих… Может быть, она и права…»

Люди растекались по боковым коридорчикам, спускались и поднимались по лестницам, исчезали в полумраке. Неясный шорох шагов утонул в тишине коридоров. Захлопали двери каморок — и все стихло.

Роберт остался один. Над головой проплывали тревожные синие огни. Змеиное тело коридора обманчиво сулило дорогу в бесконечность, а на самом деле замыкалось кольцом, в котором бесполезно искать начало и конец.

«Вот здесь я нес Софи», — думал Роберт, и руки его напрягались, вспоминая тяжесть ее тела.

Да, Софи неожиданно оказалась очень тяжелой, будто в ее грудь впились не две маленькие пули, а огромные мраморные ядра, которыми когда-то стреляли пушки Оттоманской империи. Бледные губы Софи были открыты, она прерывисто и хрипло дышала. Роберт с ужасом смотрел на ее промокший от крови халат и почти бежал, выбиваясь из сил, и страшно боялся, что уже поздно, что Софи никогда не откроет бездумно веселых и все же чуточку печальных глаз.

Он шел тогда по бесконечно длинному коридору и умолял кого-то сомнительного, но все-таки, наверное, всемогущего… А потом голос автомата потребовал, чтобы он удалился из палаты — и он безропотно подчинился. Он готов был выполнять любые требования, лишь бы это могло помочь Софи! Он сел у двери и, затаив дыхание, прислушивался к движениям механических рук. «Софи! — шептал он в холодном полумраке коридора. — Софи, прошу, не умирай! Не умирай…»

Он ушел только тогда, когда вкрадчивый голос из-за двери зашептал:

«Больному нужен покой…»

— Роберт!

Черные глаза Софи потерянно смотрели с осунувшегося смуглого лица. Волосы разметались по белой подушке. Он сел на край кровати, и горячая ладонь впилась в его руку.

— Зачем?…

Бледные губы, искусанные то ли от боли, то ли от отчаяния, истратили последние силы на это слово и безвольно раскрылись.

«Зачем ты избавил меня от смерти?…» — он именно так понял Софи, и его захлестнула горячая волна злости.

«Какое вы имеете право мучить эту женщину? Да все ваши достижения, все ваши заводы на Марсе не стоят ее страданий! Грош цена и вам, и вашим идеям, если из-за вашей бездушной системы мучается Софи, мучается и хочет, чтобы все это кончилось навсегда, навсегда, навсегда! Чем вы можете искупить ее загубленную жизнь?… Из-за вас погибает человек, че-ло-век! Это вы, вы довели Софи до жизни такой! Придет день, и я возьму в руки оружие, чтобы сломать вашу систему, чтобы стрелять в вас, забывших о человеке. Придет день, и я отомщу за всех изгнанников. Придет день! И пусть другие опускают руки, и пусть сомневаются, пусть удирают, пусть! И пусть пока нет мятежей. Я все равно продолжу борьбу!»