— Добрый день, Линда, — радостно сказал вошедший Дитрих.

— Пожалуй, уже добрый вечер, — заметила я. — Дитрих, нам надо поговорить. Вчерашняя конспирация, она…

Я замялась, не зная, как облечь в слова те странные чувства, которые у меня были.

— Мне тоже показалось, что она не совсем правильной получилась, — неожиданно ответил мой работодатель. — А все почему?

— Почему?

— Потому что любое дело требует постоянной тренировки. И если мы хотим достичь идеальных результатов…

Когда он сделал последний шаг, нас разделявший, на его лице была написана твердая решимость начать тренировку прямо сейчас.

— Спасибо, не хотим, — торопливо ответила я и отступила на шаг назад.

Еще чего не хватало, целоваться на рабочем месте. Конспирироваться здесь не от кого, это точно. Стремление к совершенству — это, конечно, здорово, но тренировки, насколько я заметила вчера, Дитриху для идеального результата не нужны.

— Приходил инор Кремер и хотел получить с вас отчет о проделанной работе, — попыталась я его отвлечь. — И вел себя очень странно. Я бы даже сказала — агрессивно.

— Отчет ему нужен? — задумчиво сказал Дитрих. — Будет ему отчет. Линда, у меня появилась для вас работа.

— Нужно что-то переписать? — обреченно уточнила я.

— Нужен анализ вот этого. — Дитрих извлек из внутреннего кармана крошечный бумажный пакетик. — Кстати, вы знали, что инора Вернер и ваш Эггер — троюродные брат и сестра?

— Он вовсе не мой! — возмутилась я, тут же поняла, что в его словах это не главное, и удивленно спросила: — А вы уверены, Дитрих? Ни он, ни она никогда об этом не говорили. Штефан даже на кафедру за мной ни разу не заходил.

— И тем не менее это так.

— Троюродные родственники — не такая уж близкая степень, — заметила я. — Они могли не поддерживать никаких отношений. Тем более что инора Вернер была довольно замкнутым человеком. Я не помню, чтобы она про кого-либо даже рассказывала, а уж встречаться при мне — такого точно не было.

Дитрих уселся на мой стол, на то самое место, где не так давно сидела Эмми. Пришлось подойти и отодвинуть колбу на безопасное расстояние. Очень было похоже, что нужно найти для нее другое место, а то она постоянно оказывается в опасности. Этак фикус несколько раз свалится на пол, прежде чем перекочует в удобный горшок. Корешки могут сломаться. Пусть их пока нет, но ведь будут же!

— Дитрих, в этом кабинете три стула, — напомнила я. — И пусть мой под вами может развалиться, но остальные-то оба крепкие. Вам совершенно незачем садиться на стол.

— А что с вашим стулом? — Он перегнулся через столешницу и покачал мой стул, который начал возмущенно поскрипывать. — Нет, он не скоро развалится, не волнуйтесь.

— Но развалится непременно, — заметила я. — И как скоро это случится, только Богиня знает.

— Боитесь? Так давайте поменяем стулья!

— Чтобы он развалился под вами, да еще на глазах у клиента? Вы будете слишком глупо выглядеть на полу в обломках.

— А вы — умно? — рассмеялся Дитрих.

— Мое падение ущерба вашей репутации не нанесет, — ответила я.

— А вашей?

— Ваша важнее. А вы ее подвергаете опасности. Вдруг сейчас кто-то войдет, а вы лежите на столе? Что он о вас подумает?

— Что мы проводим следственный эксперимент? — предположил Дитрих, но со стола слез.

— Хм…

Я не стала говорить, что такое предположение может прийти в голову только тому, у кого с этой самой головой серьезные проблемы. Конечно, вполне могло быть, что клиенты Дитриха как раз из таких, чего стоил тот же инор Кремер, а других я пока не видела. Но должны же они быть, если уж маг по особым поручениям решил не только улучшить офис, но и нанять секретаря.

— Ладно, вернемся к нашим Вернерам-Эггерам. — Дитрих прошел за свой стол. — Итак, мы выяснили, что Вернер никогда не говорила о своей родне, причину чего вы не знаете, так?

— Так.

Мы с наставницей на личные темы не говорили совсем. Она была не склонна к откровенности, а я довольствовалась ее рассказами по алхимии.

— А что говорил о своей семье Эггер? Или он тоже умалчивал этот вопрос?

— Не умалчивал. Это было бы странно, — ответила я. — Штефан же собирался на мне жениться. До знакомства, правда, дело не дошло, но упоминал о семье он постоянно. Но я ничего такого не помню. У него есть старший брат, но совсем без Дара, что Штефана очень расстраивало.

— Родился без Дара или потерял? — Дитрих деловито писал на листочке короткие заметки.

— Об этом у нас речь не заходила.

— Жаль, — разочарованно сказал он. — А про родителей что можете рассказать интересного?

— Пожалуй, ничего такого не вспомню, — ответила я. — Если и были там какие-то семейные тайны, то меня Штефан в них не посвящал.

— Вы же с ним целый год встречались, — недовольно сказал Дитрих. — Разговаривали же вы о чем-то?

Разговаривали мы не всегда, но моему работодателю об этом знать не обязательно, тем более что целуется он намного лучше Штефана. Так к чему ему забивать голову лишней информацией, совершенно не имеющей никакого отношения к расследованию?

— А вы всегда с девушками говорите о своей семье? О проблемах родителей? О болячках братьев сестер? — возмутилась я.

— У меня нет братьев-сестер, — парировал Дитрих, — а у родителей нет проблем.

— Или вы не хотите о них говорить постороннему человеку…

Дитрих задумчиво на меня посмотрел, как-то так, что я настроилась на то, что он прямо сейчас заявит, что секретарь — лицо совсем не постороннее, а очень даже доверенное. Особенно после столь успешной вчерашней конспирации. Но он сказал совсем не то, что я ожидала:

— Хотите сказать, что Эггер считал вас посторонней?

— Кем он меня считал, может сказать только он сам. К чему вообще говорить о наших отношениях? Дитрих, вы лучше отчет Кремеру напишите, а то я уже боюсь его следующего визита.

— Отчет я напишу, не волнуйтесь, Линда, — недовольно сказал Дитрих. — Но сейчас я хочу выяснить, связывало ли Эггера с Вернер что-то, помимо родства. Вернер подозревается в использовании запрещенной магии, Кремер явно намекал, что Эггер тоже чем-то таким занимается.

— У него нет доказательств, — напомнила я. — Только предположение. Не доказано даже, что они были любовниками. Штефан говорил, что у них с инорой Кремер исключительно деловые отношения.

Утверждала это я чисто из чувства противоречия. Штефана обеливать я не собиралась, я прекрасно помнила рассказ Эмми о том, как она встретила его с рыжей. Подруга была уверена, что между ними что-то есть, иначе никогда не стала бы бросаться обвинениями. Значит, в их поведении было нечто, прямо указывающее на заинтересованность друг другом. Тем неожиданнее прозвучал ответ Дитриха: