– Так ты ж не грамотная, – сказал кавалер,– что ж ты умной себя мнишь?

– Ах вот как вы запели,– зашипела девушка, и, приблизившись к нему, почти вплотную зашипела, – как лапать меня под подолом, так и безграмотная хороша, а как батист купить так дура деревенская. Раз так – то знайте, боле перед вами подол задирать не буду, а то от ваших пальцев у меня весь зад в синяках, перед людьми стыдно.

– Перед какими ещё людьми?– Спросил Волков.

– Да перед хорошими, которым на меня не жаль пару крейцеров. Вот какими.

Разгорячённая, злая, очень красивая стояла она рядом с ним, дышала ему в ухо, и он не мог отказать ей. Полез в кошель. Достал мелочь стал считать, но она накрыла его ладонь своей, забрала все деньги повернулась гордо и пошла прочь, уже не очень злая, а даже и улыбаясь. Мало нужно ей. И Агнес, маленькая дрянь, тоже победно глянула на кавалера, и тоже пошла за Хильдой победно задрав вверх подбородок.

Волков посидел, поглядел им в след и крикнул:

– Ёган, где ты?

– Тут я,– откликнулся слуга.

– Письмо нужно на почту отнести, видел, где почта?

– Не видал, так поспрошаю, авось найду.

На этот раз врач придумал новое лечение. Теперь архиепископ полулежал в удобном кресле на подушках, а ноги его были погружены в, неприятного вида, воду, что была налита в серебряный таз. Брат Родерик глядел на это с сомнением, не был уверен, что такие ванны улучшают самочувствие синьора. Вид архиепископа говорил об усталости и унынии, что, несомненно, было грехом. Приор дождался, когда архиепископ обратит на него внимание и не без гордости сообщил тому:

– Вами было велено, выяснит, что затеял епископ Вильбурга, я выяснил. Угодно ли вам сейчас выслушать меня?

– Его высокопреосвященству не до того сейчас,– попытался было отложить дела доктор.

Но архиепископ жестом прервал его и приказал:

– Говори.

– Как мы и предполагали, добродетельный брат наш решил совершить воровство и ограбить собор Святого Великомученика Леопольда, что в Фёренбурге. Хочет забрать оттуда мощи святого Леопольда. На то и нанял головореза по имени Фолькоф, которому мы даровали рыцарское достоинство. Этот головорез сейчас ищет себе добрых людей, что бы идти за мощами. Да пока не может найти, нет смельчаков среди наших, что бы лезть в пасть к сатане добровольно.

– Значит, решил ограбить Фёренбург,– не открывая глаз до конца, вслух размышлял архиепископ, боль изводила его,– братец с епископом Фёренбурга давно в раздоре был. Вечная склока.

Приор и подумал спросить у сеньора, а с кем не было склок и раздоров у братца его епископа Вильбурга и Фринланда, да не стал. Ни к чему было, спросил другое:

– А что будем делать с головорезом?

А сеньор как не слышал и продолжал:

– Давняя у них была неприязнь, давняя, уже и не помню, с чего началась.

– Пора бы закончится ей, монсеньор,– сказал приор,– епископ Фёрнебурга почил ещё в феврале от чумы.

– Я знаю, из ума ещё не выжил,– отвечал архиепископ,– помню, что кафедра Фёренбурга свободна. Другого я не назначил, а чем тебе этот головорез так не мил, а?

Приор молчал, не зная, что и ответить. А его сеньор продолжил:

– Наверно братца моего недолюбливаешь, ведь головорез тебе ничего дурного не сделал. Ты ведь всё за чистоту Матери нашей Церкви ратуешь, всё укоров Имени её боишься.– Он помолчал.– А братец мой, он много, много чего натворил, много от него проказ было Святому Престолу, да всё меньше чем от индульгенций, как считаешь?

Теперь отмолчатся, приору было невозможно, и он произнёс:

– Индульгенции были главным укором. Но и безгрешность отцов в умах паствы поколебалась. От алчности их бесконечной..

– Вот значит, как ты думаешь, – произнёс архиепископ,– хорошо, и что ж ты предлагаешь сделать?

– Предлагаю, не дать головорезу собрать людей, посадить его под замок на пару месяцев. Пусть поседит.

– А я предлагаю, не мешать ему, пусть идёт в Фёренбург, сгинет там, ну так Бог ему судья, а нет, так пусть привезёт мощи, только пусть привезёт их нам, а мы уже подумаем, отдавать ли их братцу. А Фёренбург и без мощей хорош. Церковь там добрая.

– Достойно ли сие, монсеньор?– Спрашивал приор глядя на своего сеньора с неприязнью.

Хорошо, что тот не глядел на него.

– А что ж тут недостойного, мы ж не грабим, город наполовину вымер, а в нём давно еретики селились, теперь храм ни кто не защитит, а мощи для еретика, что тряпка для пса неразумного, только озлобляет их, как и фрески в храмах, как и иконы. Неужто неведомо тебе это?

– Ведомо монсеньор, – тут приор спорить, не мог, – и что ж мне делать?

– Грамоту писать головорезу твоему, что не сам он пришёл церкви грабить, а я его послал ценности спасать. Велением моим он туда пойдёт. Понял?

– Понял. – Отвечал приор, в это мгновение он ненавидел архиепископа, ненавидел, ведь тот в любой ситуации всегда мог найти выгоду. И грамоту такую брат Родерик писать, конечно, не собирался, не собирался он и помогать головорезу:

– Неужто мы доверим этому пришлому человеку наши ценности?

– Нет не доверим, и для того ты с ним человека нашего пошлёшь. Есть у тебя кто на примете?

– Есть, отец Вилинор, он сейчас без прихода, честен и чист, ему можно доверять.

– Я знаю отца Велинора, добрый пастырь. И такого доброго пастыря ты собираешься в яму чумную кинуть? Не жалко тебе его?

– Жалко? – Приор опять не понимал архиепископа.– Вы же…сказали…

– Чума там, а ты хорошего пастыря готов туда послать, не жалко говорю?

– Я не знаю даже…

– Вижу не жалко, а мне даже головореза жалко, хотя кто он мне.– Архиепископ поудобнее улёгся на подушках,– на той неделе ты хотел расстричь кого то. Кто таков?

– Отец Семион, подлый человек, и грех его мерзок. Миряне били его, кто кулаком, а кто и дубьём, насилу ушёл. Неделю на воде и хлебе в келье молится.

– Что ж совершил? Отчего паства пастора бить дубьём стала?– Спросил архиепископ с интересом.

– Во время исповеди, пьян был и мирянке персты ввёл в лоно, а сам целовал её в шею, на том был пойман мужем и братьями его, так как мирянка стонала.

– Мерзость какая, это он в храме учинил?

– В храме, монсеньор, а мирянка при том беременна была, и то с ним не первый случай, за год до того, ещё одну мирянку, незамужнюю, к блуду склонил, хорошо, что мирянка молода ещё была, пришлось отцу ее, из казны прихода денег давать.

– Вот пусть он и едет в чумную яму. Сгинет – туда ему и дорога, а не сгинет, скажи, что оставим, отлучать не будем, и без клейма обойдётся. А ты пиши головорезу, чтобы не гнал его, что бы принял. Пусть идут судьбу свою пытают.