— Это… это кошмар, — сказал его помощник, Демпси, подходя к окну и отрешенно выглядывая из него. Томас проводил его взглядом. — У русских большой опыт по удерживанию в секрете чего угодно. Меня волнуют Штаты. Готов поспорить, Ольсен уже болтает вовсю. Сколько всего, вы говорите?

— Двадцать. Через аэропорты. С точностью часового механизма.

— Разве мы не закрываем аэропорты?

— В ЦКЗ, по последним данным, создали новую модель. И считают, что это уже ни к чему. С того времени, как вирус попал в Нью-Йорк, внутри страны было совершено больше десяти тысяч перелетов. По самым скромным подсчетам, заражена уже четверть населения.

Грант уперся локтями в колени и сложил пальцы домиком. Руки у него дрожали.

Демпси отошел от окна. Подмышки его светло-голубой рубашки потемнели от пота. В ЦРУ уже окончательно осознали ужасающую реальность того, что должно было произойти с Соединенными Штатами Америки.

Грант доставил Томаса в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли сорок пять минут назад.

— Вы уверены, что психолог нужен? — спросил Томас. — По-моему, это пустая трата времени.

— Наоборот, попытки заглянуть к вам в разум — единственное, чем стоит заняться, — ответил Грант.

— В память — возможно. Но то, что происходит, — происходит не только у меня в голове, в этом я не сомневаюсь, — возразил Томас.

— И памятью займемся. Если вы и впрямь дали Карлосу характеристики антивируса, как вам кажется, эта информация должна была сохраниться. Если повезет, доктор Майлс Бэнкрофт стимулирует воспоминания. У вас нет никаких сведений о том, где мог бы обосноваться Свенсон?

— Никаких.

— А где он держит Монику?

— Думаю, она там же, где и он. Единственная зацепка — факсы, посланные из квартиры в Бангкоке. Ее нашли шесть часов назад. В ней — никого и ничего, кроме ноутбука. Свенсон на одном месте не задерживается. Последний факс был прислан из Стамбула. И таких мест у него, как нам известно, сотни. Сколько мы искали Бен Ладена? А этот тип еще изворотливее. Но в ближайшие несколько дней это значения не имеет. Как вы сами сказали, он работает не один. Возможно, на какую-то страну. Рано или поздно вы узнаете, на какую именно.

— А он наверняка захочет, чтобы мы это узнали. Ведь мы не станем ее бомбить, если у него будет антивирус. — Грант встал, покачал головой. — Мир разваливается на куски, а мы сидим тут, беспомощные, как слепые котята.

— Как бы там ни было, нельзя позволить, чтобы кто-то уговорил президента пойти на компромисс, — сказал Томас.

— Полагаю, вы сможете сделать это сами, — ответил Грант. — Завтра он хочет встретиться с вами лично.

Зазвонил телефон. Грант поднял трубку. Послушал, сказал:

— Отправляем, — и тут же положил ее. — Вас ждут. Идемте.

Доктор Майлс Бэнкрофт оказался человечком низкорослым и неряшливым. Мятые брюки, щетина на лице — совершенно не похож на обладателя Пулитцеровской премии, какими те представляются большинству. Зато усмешка понимающая и обезоруживающая — то, что надо, учитывая род его занятий.

Копания в человеческом разуме.

Лаборатория располагалась в небольшом полуподвале с южной стороны кампуса Джона Хопкинса. Томаса привезли сюда на вертолете и так спешно проводили вниз по лестнице, словно он был свидетелем, подлежащим защите, а на соседних крышах поджидали снайперы.

Психолог встретил его в белой бетонированной комнате. Двое людей Гранта уселись поджидать в холле. Сам Грант, обремененный множеством забот, остался в Лэнгли.

— Как я понимаю, вы собираетесь меня загипнотизировать. Пристегнуть к своим аппаратам и усыпить, после чего будете пытать мой разум электростимуляцией.

Бэнкрофт усмехнулся:

— Правильно понимаете. Я обычно описываю это в более приятных и шутливых выражениях, но суть вы, юноша, ухватили верно. Гипноз — штука довольно ненадежная. Скажу честно, он требует некоторого сотрудничества с вашей стороны, и хотелось бы, чтобы вы оказались к нему способны. Ну а если не окажетесь, я все равно добьюсь каких-нибудь любопытных результатов, к примеру, сделав из вас Франкенштейна. — Еще одна усмешка.

Томасу он понравился.

— Может, объясните, как вы делаете Франкенштейнов? Так, чтобы я понял?

— Извольте. Мозг записывает все, и ваш в данный момент тоже этим занимается. Мы не знаем точно, как извлечь информацию, как записать воспоминания, и так далее и тому подобное. Но делаем нечто близкое к этому. Пристегнув вас вон к тем проводам, мы сможем записать волны, излучаемые мозгом. Увы, в языке мозга мы разбираемся слабо, поэтому, видя крючочки и хвостики, понимаем, что это что-то означает, но что именно — не знаем. Улавливаете?

— Значит, ключика у вас нет.

— Можно сказать и так. Приступим?

— А если серьезно?

— Ну, это довольно… сложная материя, должен признать. Но попробую объяснить. Я разработал способ стимуляции памяти. У каждой мозговой деятельности — своя волновая сигнатура. Концептуальная активность, к примеру, или, проще говоря, бодрствующее мышление, отличается от перцепционной, или сонной, активности. Я многократно сопоставил записи и выстроил графики. Помимо всего прочего, мы обнаружили, что между снами и памятью есть связь — сигнатуры схожи, язык мозга одинаков. И то, что я собираюсь сделать, — это, по сути, записать ваши сны, а потом принудительным порядком подать записи в тот отдел мозга, который отвечает за память. Это обычно ее как будто пробуждает. Эффект недолговременный, однако стимулируется множество воспоминаний.

— Хм. Но какое-то особое воспоминание вы выделить не можете. Надеетесь только, что, проснувшись, я буду помнить больше, чем когда засыпал.

— В некоторых случаях так и бывает. В других — объекты видят сны, которые на поверку оказываются воспоминаниями. Это словно льешь воду в чашку, которая и так уже полна. Вода, то есть воспоминания в данном случае, переливается через край. Довольно забавно на самом деле. Стимуляция памяти, кажется, даже помогает некоторым запоминать сами сны. Средний человек обычно видит пять снов за ночь, но помнит не больше одного. Когда я подключу вас, положение изменится. Ну что, приступим?

— Почему бы и нет?

— Сначала несколько тестов. Кровь и прочее. Чтобы убедиться, что вы не страдаете кое-какими болезнями, влияющими на разум. Таков порядок.

Через полчаса, после ряда тестов и пяти провалившихся попыток загипнотизировать Томаса, Бэнкрофт изменил курс действий. Присоединил к его голове двенадцать электродов, подключил к аппарату ЭЭГ и выдал таблетку, которая должна была усыпить его без воздействия на мозговую деятельность.

Затем убавил свет и вышел из лаборатории. Через некоторое время из динамиков на потолке донеслась тихая музыка.

Кресло, на котором возлежал Томас, походило на кресло дантиста. Он только успел подумать, не блокирует ли эта таблетка его способность видеть сны, как благополучно в них провалился.