— И они тебя сцапали?

— Вынюхали, — сказал я.

— Собачьи какашки, — вздохнула бабушка.

— Ну да. Но они меня чуть не прозевали, не сразу учуяли, потому что я же сто лет ванну не принимал.

— Дети вообще никогда не должны принимать ванну, — сказала бабушка. — Это вредная и опасная привычка.

— Согласен, бабуся, — шепнул я.

Несколько минут она сидела молча, посасывая сигару.

— Так ты в самом деле мне хочешь сказать, что они сейчас пьют внизу чай? — спросила она наконец.

— Именно, бабуся, — подтвердил я.

Снова мы помолчали. Постепенно глаза у бабушки делались прежними, наконец они опять засверкали, и вдруг она очень-очень прямо уселась в кресле и потребовала:

— Расскажи мне все по порядку. С самого начала. И, пожалуйста, поскорей.

Я глубоко вздохнул и начал рассказывать. Рассказал, как пошел в бальный зал и спрятался там за ширмой для тренировки мышей. Рассказал про объявление «Королевское Общество Защиты Детей от Жестокого Обращения». Все-все рассказал: как женщины приходили, рассаживались, и про малюсенькую тетку рассказал, которая вышла на сцену, и про то, как она сняла с себя маску. Но когда дело дошло до описания того, что оказалось под маской, — тут я просто не сумел подыскать слова.

— Это ужас, ба! Ой, ну такой ужас! — причитал я. — Это… Это… Это гниль какая-то!

— Продолжай, — приказала бабушка. — Что же ты смолк?

И я ей рассказал, как все они поснимали свои парики, перчатки и туфли и как я увидел перед собой море расчесанных, прыщавых, лысых голов, и когти на руках, и ноги без пальцев.

Бабушка вся подалась вперед, она теперь сидела буквально на краешке кресла. Руки она сложила на золотом набалдашнике трости, которую всегда использовала при ходьбе, и смотрела на меня неотрывно яркими, как звезды, глазами.

Дальше я ей рассказал, как у Величайшей Самой Главной Ведьмы посыпались искры из глаз и как она с помощью этих искр превратила одну рядовую ведьму в облачко дыма.

— Да-да, что-то такое я слышала! — вскрикнула бабушка. — Но не могла поверить! Ты — первый из не-ведьм сподобился своими глазами увидеть, как это происходит! Это же самое знаменитое наказание Главной Ведьмы! Это у нее называется — «зажарить, как пирожок», и все остальные страхолюдины трясутся от ужаса, как бы и с ними такого не вышло. Мне рассказывали, что Главная Ведьма взяла за правило испепелять по крайней мере одну ведьму на каждом ежегодном собрании. Чтоб другие перед ней ходили на цыпочках.

— Ну ба, ну как они могут ходить на цыпочках!

— Ах, да знаю я об устройстве их ног, миленький, но, пожалуйста, продолжай.

Потом я стал рассказывать бабушке про Мышедел Замедленного Действия, а когда дошел до того, что они замышляют обмышить всех детей Британии до единого, она прямо подпрыгнула в кресле и крикнула:

— Так я и знала! Так я и знала, что они затевают подобный кошмар!

— Мы должны им помешать, — сказал я.

Бабушка повернулась, пристально глянула на меня.

— Ведьмам не помешаешь, — вздохнула она. — Смотри, какая сила заключена в одних только глазах этой чудовищной Самой Главной Ведьмы! Да она же любого в любой момент может зажарить своими жуткими искрами! Ты сам видел!

— И все равно, бабуся, — сказал я, — мы не можем допустить, чтобы дети Британии сплошь стали мышами.

— Но твой рассказ еще не окончен. А с Бруно что было? Расскажи, как они с ним расправились? — попросила бабушка.

И я описал, как Бруно Дженкинс вошел в бальный зал и как я увидел собственными глазами его превращение в мышь. Бабушка глянула на Бруно, увлеченного бананами в вазе.

— Он что? Никогда не перестает жевать? — спросила она.

— Никогда, — подтвердил я. — А вот ты можешь мне объяснить одну вещь, бабуся?

— Постараюсь, — сказала бабушка. Она сняла меня со стола и посадила к себе на колени. И стала очень-очень нежно поглаживать мех у меня на спине. Ах, как это было приятно! — Так что ты хотел спросить, миленький?

— Чего я начисто не понимаю, — признался я, — это как мы с Бруно можем разговаривать и думать совершенно так же, как раньше.

— О, это проще простого, — улыбнулась бабушка. — Они оказались способны всего-навсего вас уменьшить, одеть вас мехом и дать вам по четыре ноги, но им совершенно не удалось превратить вас в стопроцентных мышей. У тебя сохранилось все, кроме внешности. Ты остался при своем здравом уме, твердой памяти и при своем голосе — за что Богу отдельное спасибо.

— Выходит, я вовсе не какая-то там обыкновенная мышь, — обрадовался я. — Я вроде как человеко-мышь, да?

— Совершенно верно, — сказала бабушка. — Ты человек в образе мыши. А это очень большая редкость.

Несколько минут мы сидели молча, бабушка нежно почесывала меня одним пальцем и попыхивала сигарой, которую держала в другой руке. Тишину нарушал только Бруно, атаковавший бананы. Но, сидя у бабушки на коленях, я не бездействовал, нет, я попусту не терял время. Мой разум кипел как никогда.

— Бабуся, — наконец сказал я, — у меня, кажется, возникла одна идея.

— Да, мой миленький. И какая?

— Величайшая Ведьма сказала остальным, что у нее комната номер 454. Так?

— Так, — подтвердила бабушка.

— Ну а у меня комната номер 554. Моя, 554, — на пятом этаже, а значит, 454 — на четвертом.

— Логично, — подтвердила бабушка.

— И как по-твоему — может такое быть, что 454 находится прямо под 554?

— Нисколько не удивлюсь, — решила она. — Эти новые отели все одинаковые, все как коробки кирпичные. А что?

— Может, ты меня вынесешь на мой балкон и я вниз посмотрю? — попросил я.

В каждом номере отеля «Великолепный» — свой балкончик. Бабушка меня пронесла через всю мою комнату и дальше, на мой балкон. Мы оба глянули вниз, на балкон, который был сразу под нами.

— Ну так вот, — объявил я, — если это ее балкон, я, кровь из носу, должен туда спуститься и войти к ней в номер.

— И ты опять попадешься, — вздохнула бабушка. — Нет уж, спасибо, ни за что тебя не пущу.

— В данный момент, — сказал я, — все ведьмы внизу, на Солнечной террасе, чаи распивают с директором. Величайшая Ведьма вернется, наверно, только в шесть часов или за несколько минут до шести. В это время она обещала раздать свое гнусное снадобье старушенциям, которые так одряхлели, что уже не могут лазать по деревьям за яйцами тьфутынуты.