Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Воспитателям не дали.
Аксакал понял, о какой калитке речь: имеется в этом углу лагеря маленькая железная — служебный вход.
— Но, Петенька, детям ведь запрещено выходить с территории! — спохватился Кирилл Мефодьевич.
— Этим детям не запрещено, — поправил воспитатель-диверсант.
— Понимаю, понимаю, — снова закивал Кирилл Мефодьевич, хотя вряд ли что-нибудь понимал. — Петенька, я надеюсь, начальник лагеря в курсе?
— Если потребуется, ему все объяснят! — отчеканил воспитатель-диверсант и вдруг спросил: — Кирилл Мефодьевич, вы принимали присягу?
— А как же! — Маленький профессор выпятил грудь и стал как будто выше. — Во-первых, Петенька, знай, что врачей, даже гражданских, никогда не снимают с военного учета. Они всю жизнь в запасе. А лично я не всегда студентов учил. Я, Петенька, полковник медицинской службы! Был хирургом в госпитале Бурденко и выезжал на театр боевых действий!
— Тогда поверьте мне на слово, — сказал Петя, — как воевавший человек воевавшему человеку. Ребятам НУЖНО выходить с территории, а скандалов из-за этого не нужно. А больше я ничего не могу вам сказать. Не имею права.
— Положим, я не воевавший человек. Я врач, который пытался исправить то, что вы навоевали! — Айболитские седые волосики профессора торчали дыбом. — Несколько раз это приходилось делать под огнем, и я понимаю, что ты хочешь сказать. Под огнем не врут, верно?
— Не врут! — заверил Петя.
Профессор достал из кармана и вручил Блинкову-младшему ключ. На продетой в ушко веревочке болталась фанерная бирка.
— Здесь написано «К. М. Федотов». Это моя фамилия. Если вы попадетесь…
— …То скажем, что нашли ключ случайно, — подсказал Блинков-младший.
Кирилл Мефодьевич покачал головой.
— Нет, вы скажете, что я послал вас на станцию в аптечный киоск. Допустим, за аспирином.
— Вам же влетит от начальника! — возразил Митек.
— А вот это пускай тебя не беспокоит. С начальником я как-нибудь сумею объясниться, — заверил Кирилл Мефодьевич.
Все это время Аксакал ни на секунду не забывал о банке на письменном столе. Он смотрел мимо нее, в глубь комнаты, и помаленьку привыкал. Стеклянный бок банки отсвечивал на солнце. Если специально не приглядываться, внутри были видны только размытые пятна, розовые и бурые. Наконец, решив, что достаточно привык, Аксакал взглянул на банку прямо, как будто навел резкость в бинокле.
Потом непонятным образом он очутился над грядкой с мятой. Рот был полон прохладной горечи. На зубах скрипел песок, и Аксакал понял, что жует мятный росток вместе с корнями. Он отплевался и побрел к дому профессора.
Больше всего Аксакал хотел забыть о том, что увидел. Но ЭТОТ, в банке, стоял перед глазами, куда ни посмотри — на дом, на грядки, на небо. Как будто был снят на прозрачную пленку, а пленка вставлена в невидимые очки на носу Аксакала.
У НЕГО были выпученные глаза, надутый живот и растопыренные лапки. Больше всего ОН походил на лягушку. Но был размером с котенка и вдобавок весь покрыт розовыми лоскутьями мяса, словно ЕГО вырезали из чьих-то внутренностей!
Воспитатель-диверсант и Митек спускались с крыльца жуткого дома. Кирилл Мефодьевич вышел их проводить.
— А правда, есть такая болезнь — грудная жаба? — спросил Аксакал.
— Есть, — подтвердил профессор.
Аксакал не стал задавать лишних вопросов. К чему, если он уже все видел?
В тот день Митек с Аксакалом забрели особенно далеко. Собирался дождь; солнце заволокло тучами, и Блинков-младший заплутал в лесу. Напарники вышли к лагерю, опоздав и к обеду, и даже к «тихому часу».
Настроение было никудышное. Аксакал представлял, как Петя увидит две пустые кровати и спросит, где Тепляков с Блинковым. Он-то прекрасно знает, где, но спросить обязан. А они обязаны лежать в постели, как маленькие, хотя старшеклассникам не нужен «тихий час». Их укладывают, чтобы не ходили по лагерю и не мешали спать малышне. Значит, Пете снова придется устраивать спектакль: «Где вы были?! Я вас научу Родину любить!» Ничего не поделаешь — обязанность.
У напарников был ключ от служебной калитки. Но к лагерю они подошли с другой стороны и для скорости полезли через забор. Это дело они отработали по секундам.
Раз — Митек подсаживает Аксакала.
Два — Аксакал сверху подает ему руку.
Три-четыре — Митек влезает на забор, и они спрыгивают.
А на счет «пять» кто-то высокий, с необъятной грудью, схватил их за руки.
«Султан!» — мелькнуло у Аксакала. Не раздумывая, он въехал кроссовкой по коленной чашечке врага! Тот подскочил, и в распахе куртки закачался секундомер на шнурке.
Валентиныч…
— Сергей Валентинович, я нечаянно! — охнул Аксакал. Он сам не понимал, как мог не узнать физрука. Каждое утро на зарядке эта куртка с эмблемой ЦСКА маячила у него перед глазами и точно так же под ней раскачивался секундомер.
Неслабая пятерня Валентиныча держала его повыше локтя с такой силой, что казалось, вот-вот хрустнет косточка.
— Убегать бесполезно, — сквозь зубы процедил физрук. Ему было больно.
— Мы понимаем, — ответил за обоих Митек.
Физрук, не вредничая, отпустил их и стал растирать через штанину пострадавшее колено. Аксакал помнил, что обе ноги у него в шрамах, как старая кухонная доска. Когда-то Валентиныч серьезно играл в футбол, а большого спорта без травм не бывает.
— Я правда нечаянно! — повторил он. Физрука было жалко. — Сергей Валентинович, я вам по операции попал?
— «По операции», — передразнил физрук. — По двум, не считая мелких… Вот погодите, начальник вам пропишет «операцию»!
Валентиныч был невредным человеком. Аксакал надеялся, что, пока они дойдут до начальника, боль у него пройдет и можно будет выклянчить прощение. Но физрук держался с непонятной строгостью. Прихрамывая, он быстро тащил напарников по лагерю.
— Вы бы посидели, пока колено не пройдет, — сочувственным голосом посоветовал Митек.
— Потом! — отрезал физрук. — Вас уже часа три разыскивают! Молите бога, чтобы начальник не успел в милицию позвонить!
— Тогда мы без вас побежим, Сергей Валентинович. Так быстрее будет. А вы посидите, отдохните, — стал уговаривать Митек.
— Мы не удерем, — подпел Аксакал.
— Да куда вы денетесь! — с досадой сказал физрук, отстал и сел на скамейку.
Напарники помчались со всех ног. Считай, половину их вины Валентиныч снял. Одно дело — если бы их привели к начальнику лагеря под конвоем, и совсем другое — явиться самим.
— Три часа разыскивают, в милицию хотят звонить… Ты что-нибудь понял? — спросил Аксакал.