Несмотря на запрещение докторов употреблять воду из колодцев, действовавшее до сих пор, мы находили ее вполне пригодной для питья и очень неплохой на вкус. Иногда при заборе воды нам удавалось вступить в контакт с крестьянами, правда весьма поверхностный. Мне они показались более открытыми, чем жители северных районов. Люди не выглядели голодными и могли сравниться с известными нам типами западноевропейских крестьян. Война не помешала украинцам прилежно трудиться, хотя, возможно, им и не хватало необходимых машин. Они, как и прежде, работали и собирали урожай, не обращая внимания на разворачивающиеся военные события.

Перед форсированием реки Десны прошли ожесточенные бои. В нескольких километрах южнее по течению русские продолжали удерживать позиции на нашем берегу и доставляли нам немало хлопот.

Никто не мог понять, каким образом русским удается организовать снабжение через водную преграду. Самолеты люфтваффе каждый день летали вдоль реки в поисках моста, но все было напрасно. Только после, когда мы овладели всем правым берегом, разгадка неожиданно нашлась: русские, естественно втайне от нас, построили временный мост примерно на тридцать сантиметров ниже уровня воды и осуществляли передвижения по нему в ночное время суток. Это была великолепная тактическая идея, прекрасно претворенная в жизнь с инженерной точки зрения, и меня не переставало удивлять, как такое могло сочетаться с характерным для этой страны примитивизмом? Видимо, правящему здесь режиму удалось сформировать некую духовную элиту, которая теперь верой и правдой служила нынешнему правительству.

Под городом Ромны[53] мы достигли самой южной точки нашего продвижения, где предполагалось захлопнуть клещи вокруг котла. Число пленных возросло до сотен тысяч[54]. В местечке, где расположился мой дивизион, обнаружился русский военный госпиталь, и мне хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, что уровень организации медицинского обслуживания раненых у русских значительно отставал от того, как это дело было поставлено в германских сухопутных войсках. Просто поразительно, с какой стойкостью переносил русский солдат боль от полученных ранений, насколько выносливее по сравнению с западноевропейцем он оказывался в физическом отношении. Я собственными глазами видел, как один солдат, которому буквально несколько часов назад ампутировали обе руки, встал со своего соломенного тюфяка и самостоятельно направился в туалет во дворе. Мне даже показалось, что он находил само собой разумеющимся то обстоятельство, что никто из обслуживающего персонала не пошевелился, чтобы ему помочь.

Колонны пленных шли мимо нас нескончаемыми вереницами. И здесь мне довелось наблюдать совершенно иную картину. Женщины, одетые в форму, как обыкновенные солдаты, и которых порой невозможно было различить, маршировали вместе с мужчинами. Одна из женщин с плечом, наполовину искромсанным осколком снаряда, обмотала рану старой рубашкой и шла, никого не прося о помощи. Она даже отклонила предложение об отправке в лазарет.

Я видел и другого русского, которому оторвало ногу. Он обмотал культю веревкой, а поясным ремнем притянул деревянную чурку к остатку голени. Опираясь на две палки, как на костыли, солдат, не жалуясь, шагал в плен по бесконечной дороге вместе со своими боевыми товарищами. В залепленных грязью униформах болотного цвета эти люди плелись молча, не выказывая эмоций, и только блеск глаз выдавал, насколько они были голодны.

Вскоре после ликвидации котла мы получили приказ вновь отправляться на север. Районом сосредоточения снова была назначена местность в ста двадцати километрах южнее Смоленска под Рославлем. По воле судьбы это было именно то место, где мы вытягивались в колонну, начиная марш на юг.

В эти дни я старался выкроить как можно больше времени, чтобы поближе познакомиться с этой страной и ее населением. Мне хотелось получить новые впечатления не в качестве немецкого солдата, то есть врага, а как человека, готового к познанию нового. Но для настоящего ознакомления с повседневной жизнью русских требовался контакт с местным населением. Вот тут-то мне и помогла одна русская девушка, которую звали Нина Р. Во время боев под Смоленском она бежала на юг и оказалась в той же деревушке, в которой стоял мой дивизион.

Нина, которой на вид было лет двадцать восемь, сразу же обратила на себя внимание своей интеллигентной манерой поведения и яркой одеждой. Она не носила принятый во всем Советском Союзе серо-коричневый рабочий наряд, который в Белоруссии вообще являлся единственным нормальным туалетом, а одевалась в простенькое, немного поношенное ситцевое платье. Попробую передать в точности ее рассказ.

Муж Нины, инженер-механик, в 1940 году был на пять лет сослан в Сибирь, и она потеряла всякую надежду когда-нибудь увидеть его вновь. Сама она была учительницей и восемь лет преподавала сначала в начальной школе, а затем в так называемой десятилетке, что соответствует европейской средней школе. В царское время ее отец являлся учителем гимназии в Смоленске. После большевистского переворота в 1918 году обнаружилось, что семьдесят процентов населения оказалось неграмотным. В 1940 году таких оставалось уже от двадцати до тридцати процентов.

— Я не идейная коммунистка, но необходимо признать, что в области воспитания и образования за прошедшие годы было действительно сделано очень многое, — заявила девушка. — Огромное число неграмотных, доставшееся в наследство от царского режима, явилось для новых властителей в Кремле благодатной почвой, позволившей легко влиять на умы людей в нужном направлении. Задачей воспитания масс, где во главе угла стояло коммунистическое воспитание, занимались все — от министра просвещения до последнего советского работника в деревне.

Далее Нина поведала, что в 1918 году Советское государство поставило перед собой цель создать новую, преданную ему прослойку интеллигенции. Ученые и инженеры царской России либо погибли во время революции, либо эмигрировали в Западную Европу в годы Гражданской войны, а те, кто остался, оказались сосланными в Сибирь. Служащие-интеллигенты, которым удалось удержаться на своих местах и которых можно было по пальцам пересчитать, выдавались за членов различных революционных социалистических групп, своевременно примкнувших к безраздельно правящим «большевикам». Полная самоизоляция России от всего мира создавала благоприятные условия в деле воспитания подрастающего поколения.

— Мы ничего не знали о том, как живут люди в других странах, и, не имея возможности заглянуть в другой мир, работали только во имя построения и развития нашего государства, — подчеркнула девушка. — Мы верили, что наша форма правления, созданная товарищем Сталиным, является самой лучшей, самой прогрессивной на всем белом свете, и трудились на благо трудящихся всего мира, все еще страдающих под гнетом капиталистов и прочих рабовладельцев. Мы боролись за истинную свободу человечества!