— Да, господин.

— Признаться, я не понимаю. У нас говорят, что эту болезнь наводят своим колдовством криды. Когда в город приходит черная смерть, она никогда не заходит в их дома, и это позволило ученым мужам утверждать, что сей народ в сговоре с болезнью.

— Криды… — протянул Хасан. — Правильно ли я понял, ты говоришь о народе, что рассеян по всему свету, не имея родины?

Герцог кивнул.

— Мне кажется странным мнение, будто они не болеют, — сказал толмач. — Когда в город приходит черная смерть, криды тоже заболевают, я не раз видел это собственными глазами.

— Некоторые считают, — сказал Авгульф, — что криды просто ненавидят истинную веру и пользуются любым способом, чтобы навредить тем, кто ее исповедует. Правда это или нет, но подобное мнение дает хоть какое-то объяснение, зачем это нужно кридам — если болезнь наводят они. Зачем это нужно крысам и могут ли неразумные твари наводить черную смерть?

— Ты прав, крысам это не нужно, тем более что животные не умеют чего-либо желать. Наши ученые считают, что сперва они заболевают сами, болезнь разносится от твари к твари. И когда больных крыс становится слишком много, черная смерть переходит к людям — возможно, с подпорченной пищей или с миазмами, которые распространяют больные животные. Не раз было замечено, что сперва в домах начинают появляться крысиные трупы, а вскоре в город приходит черная смерть.

— Тогда почему наши ученые не заметили то, что, как ты говоришь, неоднократно замечали ваши?

Хасан пожал плечами:

— Может быть, дело в том, что наши ученые искали ответ, а ваши полагали, что уже знают его?

Герцог кивнул и надолго замолчал.

— Я велю своим людям поставить ловушки, — сказал он наконец. — Но этого может быть мало. Говорят, ваш народ разводит кошек.

— Язычники! — не выдержал Сигирик. — Кошки есть порождение нечистого!

— Вы не приручаете хорьков и ласок? — продолжал герцог, словно бы не слыша священника.

— Это так, — кивнул Хасан. — Мы разводим кошек.

— Благодарю тебя. Можешь идти.

Тот с достоинством поклонился и вышел.

— Никто не захочет держать дома беса, — протянул Авгульф.

Рамон хотел было сказать, что ничего бесовского в своей трехцветной мурлыке не заметил, но, взглянув на священника, решил промолчать.

— С другой стороны, — продолжал герцог, — святой престол в своих письмах говорит о черных кошках, ни словом не упоминая о…

— Какая разница! — не выдержал Сигирик. — Ты впадаешь в…

— Рамон, выйди, — резко сказал сюзерен. — Я позову.

Юноша кивнул и едва не бегом покинул зал.

Ждать пришлось долго. Наконец из двери вылетел покрытый красными пятнами отец Сигирик, а следом выглянул герцог.

— Заходи.

Он снова опустился на ступеньки у трона, жестом приказал юноше сесть.

— Запомни: выкручивать людям руки нужно без свидетелей. — Авгульф усмехнулся. — Даже если делаешь это с позиции логики, а не силы. Впрочем… ладно, неважно. Я издам указ, предписывающий моим людям изводить в своем жилье крыс всеми доступными методами. А отче прочтет проповедь о том, что черные кошки суть посланцы нечистого, но, — он воздел указательный палец, — только они. Так как святой престол в своих письмах поминает исключительно черных кошек, ни словом не говоря о других, значит, остальные твари безвредны с духовной точки зрения и крайне полезны для истребления крыс… тем более что других животных, способных это сделать, здесь не найти.

— А он прочтет? — поинтересовался Рамон.

— Да. Но давай о другом. Ты знаешь, почему пал город?

Рамон припомнил риторику отца Сигирика:

— Господь снизошел к неустанным молитвам…

— Брось, — фыркнул герцог. — Никто не подслушивает.

— Откуда ж мне знать?

— В столице умер король, не оставив наследника. И тот, кто вел сюда войско, узнав об этом, повернул назад — престол показался ему интересней, чем битва за город. Когда весть о том, что помощи не будет, дошла сюда, наместник бежал… Говорят, кроме него никто не знал про тайный ход. — Авгульф пожал плечами. — Может, врут, может, правда. Словом, наместник сбежал, никого не поставив в известность. А тот, кто был его правой рукой, узнав о бегстве господина, приказал открыть ворота.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что у Господа странное чувство юмора. Человек, у которого ты гостил третьего дня, был тем самым открывшим ворота.

Рамон присвистнул. Герцог кивнул.

— Он говорит, что счел это единственным разумным выходом — да ты сам видел, что творилось в городе. Но кто знает, что на самом деле у него за душой?

Рамон поморщился.

— Господин, прости, я воин, а не доносчик.

— А я и не прошу доносить, — усмехнулся Авгульф. — Я только хотел сказать: надеюсь, ты и впредь не утаишь от меня то, что сочтешь важным. Ступай. И спасибо тебе.

* * *

Они долго молчали, думая каждый о своем. Наконец Рамон оглянулся:

— Поехали?

Эдгар кивнул, протянул руку, помогая выбраться. Рамон принял поводья, снова подошел к краю обрыва, заглянул вниз. Брат подхватил его под руку.

— Не дергайся, — усмехнулся воин. — В этот год со мной ничего не случится.

Он вскочил в седло, тряхнул волосами:

— Догоняй. Спорим, я быстрее?

Эдгар проглотил словцо, не подобающее его будущему сану, и пустил коня вскачь.

Корабли Эдгару не понравились. Когда-то, еще мальчишкой, он любил слушать рассказы о чужих странах и диковинных людях. Корабли в этих рассказах именовались не иначе как «быстроходные», а то и «величественные», и Эдгару невольно представлялось нечто стремительное и грациозное, подобное по красоте породистому скакуну. Низкие, тяжелые, с круглыми, словно надутыми изнутри боками, суда настолько отличались от его фантазий, что юноша почувствовал себя обманутым.

— Это плавает? — протянул он, разглядывая огромные просмоленные борта.

— Иногда тонет, — хмыкнул Рамон.

— Типун тебе на язык. — Ученый осенил себя священным знамением.

— Каков вопрос, таков и ответ. — Молодой человек рассмеялся. Посмотрел на кислое лицо брата и стал серьезным: — Это торговые корабли. А купцы — народ осторожный. Так что это самый надежный из вариантов. И довольно быстрый. Две недели — и мы на месте.

Эдгар с сомнением покачал головой, вздохнул:

— В конце концов, все в руке божией.

— Истину глаголешь, — фыркнул воин. — Тут рядом город. Если хочешь, пошлю человека запастись выпивкой. Будешь всю дорогу или в стельку, или с похмелья — в любом случае, будет некогда думать о том, какая под тобой глубина.