– Это ненадолго, – возражает женский голос; Сандрина слышит, как открываются дверцы автомобиля. – Знаю я этих парней. Они не меняются. В тот раз нам не удалось его…

Дверцы хлопают, голоса обрываются, Сандрина смотрит на свое колено: расчесанная кожа покрылась коричневой коркой.

Она боится, что ее мужчина будет бесноваться, но визит полицейских словно сразил его наповал. Он зовет их ровным голосом и, когда они спускаются, усаживает на диван, сам садится верхом на журнальный столик и объясняет, что будет дальше. Завтра вместе с бабулей Нини и дедулей Патрисом к нам придет одна дама. Она проведет с нами какое-то время. Дедушка, бабушка и… полицейские думают, что это твоя мать.

Сандрина обнимает Матиаса за плечи. Слово «мать» врывается в гостиную, точно пушечное ядро, и малыш содрогается всем телом. Новость ошеломляющая, и Матиас вжимается в диван, почти сливается с ним; кажется, что он раздавлен. Мальчик оборачивается к Сандрине, она кивает, он открывает рот, и из него льется поток слов: ребенок щебечет, быстро-быстро, нанизывает вопросы один на другой, Сандрина никогда не слышала, чтобы он так говорил. Так она не умерла? И где она была? Она останется, потом останется? Почему нельзя увидеть ее прямо сейчас, почему она ушла, почему вернулась, где она сейчас и где была, бабушка и дедушка уже видели ее, они придут вместе с ней и… Отец опускает голову, прячет лицо в ладонях, Сандрина видит: он сыт по горло этими вопросами, этой новостью, которую ему пришлось против воли сообщить, и ее последствиями; он сознает, что выпустил что-то на свободу и это что-то ему неподвластно, он не сможет ничего изменить, это все равно что остановить реку или склеить разбившееся зеркало, это невозможно.

Однако это случилось, первая жена вернулась, он сказал это вслух, она снова существует, назад дороги нет.

Снаружи перестают стучать капли, дождь раздумал идти. Он говорит Матиасу: «Завтра будет видно», поднимается и уходит косить газон.

Вторая половина дня спокойна, как грозовое небо. Не зная, имеет ли она на это право, Сандрина пытается объяснить Матиасу, как все произошло. Твоя мама, так предполагают, попала в аварию. Ее нашли далеко отсюда, в Италии. Из-за аварии она ничего не помнила. И не говорила. Ее лечили в больнице, а потом отправили в санаторий. И она провела там немало времени. А несколько дней назад она заговорила. Поскольку она заговорила по-французски, итальянская больница связалась с итальянской полицией, а та – с французской. Твоя мама попросила как можно скорее вернуть ее во Францию. Ее привезли на прошлой неделе. И французская полиция начала искать в своей… картотеке, ну, это как большой словарь, в котором перечислены все пропавшие люди. Твои бабушка и дедушка узнали ее, когда смотрели репортаж, и полиция тоже установила ее личность по своей картотеке.

Она думала, что объяснение будет долгим, но, как оказалось, рассказ занял всего несколько минут. Рассказ о воскрешении первой жены и обо всем, что это означает для них – для нее, Сандрины, и для него, Матиаса, – уложился в несколько коротких фраз.

Матиас говорит «понятно» и торопливо идет в свою комнату.

Сандрина достает утюг, включает радио. Во дворе ее муж продолжает ездить на мини-тракторе по уже выстриженному газону. Она хотела бы подойти к нему, сказать, что все будет хорошо, но в том, что все будет хорошо, она далеко не уверена, зато понимает, что он также, как и она, отчаянно цепляется за обыденность, за заранее запланированные дела.

Завтра здесь будет первая жена. Здесь – у него, у них, у нее, у нее, у Сандрины. Это не укладывается в голове: это слишком странно. Как ей обращаться с этой женщиной? Как с соперницей, врагом, бывшей женой?

Внезапно Сандрину бросает в жар, рот наполняется густой горькой слюной, она быстро ставит утюг и бежит к раковине. Ее рвет.

Во дворе шум от газонокосилки обрывается. Спустя несколько секунд он заходит через дверь, ведущую в дом с террасы, и ищет Сандрину глазами. Она только что прополоскала рот и боится, как бы он, приблизившись к ней, не почуял резкий запах рвоты, прилипшей к ее губам. К счастью, он говорит коротко: «Не оставляй утюг вот так, без присмотра» – и идет за средством от слизней в прачечную, да, в прачечную, а не в гараж, потому что в гараже упаковка отсыреет, пакет развалится, все пропадет, а деньги под ногами не валяются.

Когда он снова проходит мимо, Сандрина улыбается, кивает, говорит, что, если он не против, она приготовит на ужин овощную запеканку. Муж смотрит на нее пустыми глазами, кивает и выходит в сад. Она видит его через кухонное окно, видит его плечи и маленький полысевший пятачок на макушке. Потом идет наверх чистить зубы.

Проходя мимо комнаты Матиаса, Сандрина слышит за дверью какой-то шум и тихонько стучится. Она не спрашивает, можно ли войти, Матиас прекрасно понимает, что это она – его отец никогда не стучится, для него важно правило открытой двери. Стучится и ждет ответа – это его отец полагает, что ребенок не имеет права на «нет», но она, Сандрина, не такая, она ждет, потом снова стучит.

Матиас плаксивым голоском говорит: «Да!», она заходит и видит, что прелестная, тщательно прибранная комната теперь похожа на пляж после бури. Одежда разбросана, валяется на кровати, на письменном столе, на полу, а ведь совсем недавно тут был полный порядок… Сандрина до того поражена, что ей и в голову не приходит рассердиться, ведь Матиас очень аккуратный мальчик. Он переоделся, на нем желтая футболка с вылинявшим драконом на груди, и эта футболка ему совсем уж мала.

– Но… Матиас, что такое? – мягко вопрошает Сандрина.

На тумбочке лежат фотографии: Матиас совсем маленький со своей матерью, и на нем новенькая футболка с драконом. Сандрина узнает эти фото, она видела их в семейном альбоме до того, как альбом отправили в гараж под предлогом наведения порядка. Тогда она не поняла, почему средство против слизней надо беречь от сырости и держать в прачечной, а фотографии – в гараже; потом решила, что мужчина, который плачет, не хочет нечаянно наткнуться на них, увидеть, страдать. Вероятно, спустя какое-то время Матиас принес фотографии в свою комнату и спрятал. Она смотрит на мальчика, на его мышиную мордочку, на тонкие ручки, стянутые слишком узкими рукавами. Матиас спустился в гараж, дотянулся до полок, до альбомов, забрал свои фотографии, и никто этого