— Твой шлем лежал совсем рядом с ручьем, в зарослях травы.

Больше он ничего не говорит. В гостиной царит тишина. Солнце садится все ниже, и свет в комнате становится оранжевым, легкий ветерок приносит едва ощутимый аромат. Чем это может пахнуть? Конечно же, озером. Это запах пресной воды, такой непохожий на тот запах моря, который прежде окружал ее и к которому она привыкла. Этот запах скорее напоминает… что? Может быть, перегной? Эдмунд поднимается и идет закрыть дверь. Елена открывает следующую страницу. Там тоже полно фотографий с ней, сидящей верхом на различных лошадях. То же самое и на следующей странице, и во всем альбоме. На большинстве фотографий она с этим конем темной масти. С Самиром. Эдмунд включает люстру, отрегулировав интенсивность света, возвращается к дивану и садится рядом с ней. На этот раз на несколько большем расстоянии.

— Полиция тоже прочесала все окрестности, но не нашла никакого следа. Мы искали тебя в течение нескольких дней по всей округе с собаками и вертолетами. Даже в озере. Полиция предполагала, что это самоубийство, но… — тут Эдмунд вздыхает, — тебя объявили в розыск по Дании и даже за границей. Никакой информации не поступало, не было никаких зацепок. Ты просто исчезла. В полном смысле слова исчезла.

Елена слушает. Он рассказывает сейчас историю, произошедшую с ней.

— А чем я еще занималась? Если лошади были моим хобби, то какая у меня была работа? — с нетерпением задает вопрос Елена, которой теперь захотелось узнать все.

— Ты помогала вести дела на фирме. Это была фирма твоего отца. Он создал компанию «Сёдерберг Шиппинг», был основателем всего. Мы просто продолжаем его дело.

— Мой отец, — повторяет она и чувствует, как это слово пробуждает внутри нее ощущение тепла.

Это слово снова потрясает ее. Значит, она не детдомовская, не сирота, у нее есть своя биография.

— Расскажи о моей семье. Кто были мои отец и мать?

— Ты родом из хорошо известной семьи. Твой прадед был одним из основателей Химмельбьергских собраний…

Елена замечает, что Эдмунд все время что-то ищет, какую-нибудь искорку прозрения в ее глазах. И всякий раз остается немного разочарованным. Он продолжает:

— Химмельбьергские народные собрания… в целях установления демократии в Дании…

Она кивает: кое-что из того, о чем рассказывает Эдмунд, она знает. Те факты и события, что известны всем. Она также знает, что Монтевидео находится в Уругвае, что Дания стала демократическим государством в 1849 году, что жасминовый рис более клейкий, чем прочие сорта риса. И ему отдают предпочтение, когда едят палочками. Она знает много чего и может месяцами рассказывать обо всем, что знает. Только лишь информация о ней самой и о том, что с ней случилось, стерлась из памяти.

— А мой отец? Он тоже этим занимался?

Эдмунд улыбается:

— Твой прадед жил в сороковых годах девятнадцатого столетия. Твоего отца звали Аксель. До своей смерти он был одним из наиболее влиятельных предпринимателей в Дании.

Он говорит так, словно читает по книге, размеренным и лишенным всяких эмоций голосом. О фирме, о том, как ее отец курсировал по озерам, перевозя главным образом лес и туристов. О том, как он вовремя понял, что будущее за перевозками не по озерам, а по морям, и стал расширять свою деятельность, начал строить собственные корабли в Фредериксхавне. Но он обосновался в Силькеборге, где они всегда находились, хотя многие на фирме годами пытались уговорить его перевести главный офис в Копенгаген, Орхус или даже на Филиппины.

— Есть фотографии с ним? А моя мать? У меня есть братья или сестры?

Эдмунд берет альбом, переворачивает в нем несколько страниц то вперед, то назад и вручает его Елене открытым на странице со старыми черно-белыми фотографиями.

— Вот твои родители. Ты была их единственным ребенком, — отвечает он довольно формальным, обезличенным тоном.

Она рассматривает фотографии. Вот старый свадебный снимок: на нем молодая девушка, сидящая на стуле в простом белом платье и фате, спускающейся ей на плечи, со смущенным, несколько застенчивым выражением лица.

Эдмунд осторожно пододвигается к ней и кладет свою ладонь ей на руку, но быстро убирает ее назад.

Елена опять сосредоточивается на фотографиях с отцом. На свадебной фотографии он возвышается над всеми, стройный и властный. Он был гораздо старше своей невесты. Ему где-то за пятьдесят, — оценивающе думает она. Она узнает в нем свой подбородок и глаза, густые брови. Пересматривает все фотографии, одну за другой, перелистывает весь альбом, видит, как протекала жизнь ее родителей. Сначала ее мама совсем молодая, потом она становится серьезнее. Затем родилась Елена, у ее родителей появляются животики. Фотографии меняются, становятся цветными, меняется и стиль одежды, а у родителей появляются морщины. Елена продолжает листать альбом. Ее пальцы замечают прежде, чем глаза, что внутри фотоальбома, где склеены страницы, чувствуются зазубрины.

— Здесь не хватает одной страницы.

— Неужели?

Эдмунд проводит по этому месту пальцами:

— Да. Это старый альбом.

Он перелистывает дальше. Следующая страница. На ней Елена видит новорожденную — это она сама. Видит, с каким теплым и полным любви выражением лица глядит на нее мать. Смотрит, как подрастает, учится ходить, как сидит верхом на первом пони в своей жизни.

Она долго рассматривает каждую фотографию, Эдмунд, сидящий рядом, молча дает ей возможность листать не спеша. Она ощущает тепло, исходящее от его ноги, слышит его дыхание. Досматривает альбом до конца, закрывает его и глядит на кипу других, лежащих перед ними. Их так много, и так много в них фотографий за все эти долгие годы! Все то, что она забыла, начинает возвращаться к ней.

— Мои родители умерли? — спрашивает Елена, хотя и сама знает ответ: если бы они были живы, они бы тоже сейчас были здесь. Они бы тоже тосковали по ней.

— Да, они уже умерли. Хочешь посмотреть фотографии детей, когда они были маленькими?

— А как насчет… двоюродных братьев и сестер… в этом плане.

Эдмунд засомневался:

— Да. Разумеется. Но…

— Но?

— Ты же знаешь, как бывает, когда речь идет о деньгах.

— Нет.

— Родственники… все деньги, заработанные твоим отцом, — отвечает Эдмунд, слегка пожимая плечами. — Полагаю, твои родственники рассчитывали на значительно большую сумму, чем он был готов дать.

Елена молча кивает. Чувства переполняют ее, когда она открывает следующий альбом.

— Кристиан? — шепчет она.

Эдмунд утвердительно кивает. Сейчас уже слезы выступили на глазах у них обоих.

Елена медленно перелистывает этот альбом. При этом она переворачивает страницы своей собственной жизни, которая не должна была исчезнуть таким образом. Снова и снова она пытается напрячь мозг: она хочет вспомнить. Ей не хочется просто сидеть и смотреть: хочется знать, как она себя чувствовала, когда делались эти фотографии.