уведет десятки тысяч людей в секту. Да и все нынешнее гедонистическое потребительское западное мировоззрение питается в своих корнях все теми же идеями Руссо – пусть и забыт массами их автор.

Под впечатлением учения о праве развязывать свои чувства, а значит, и страсти (вместо борьбы с ними), некоторые дворяне проматывали целые состояния, гоняясь за роскошью; легко и обоснованно теперь не хранили супружескую верность, даже насмехались над ней; не уважали родителей, заявляя, как сын фонвизиновского Бригадира: «Все животные не имеют такого правила, и щенок не респектует того пса, который некогда был его отцом». Это называлось «естественной моралью», хотя любой искренне православный человек увидит здесь банальное и такое укоренившееся теперь расчеловечивание.

Новая философия тесно переплеталась с идеями прогресса. «Как можно верить в Бога в XXI веке» началось уже сейчас, в XVIII столетии, и сочеталось с идеей «общей пользы» – то есть рациональности. Типично екатерининская политика: «все должно служить на пользу стране», со слепой, почти религиозной верой в науку и природу вместо Бога[28], с таким же слепым внешним, чаще карикатурным, подражанием Западу – в костюмах, модах, в манерах, в этике.

Вольтер говорил: «Бог всех помилует, у него такая работа», – но, когда просветитель умирал, жители обходили его дом стороной, не в силах слышать адские крики: он мучился от рака предстательной железы и был вынужден принимать опий, который притуплял боль. На смертном одре, в ответ на предложение отречься от дьявола, Вольтер сказал: «Теперь не время наживать себе новых врагов».

Святитель Николай Велимирович в XX веке напишет: «Если бы историю XVIII–XIX веков назвать одним словом, то это звучало бы так: «Протокол суда между Европой и Христом».

На родине Вольтера и Руссо это закончится «великой» кровавой, безбожной и чудовищной по своим зверствам Французской революцией, но в России для революции еще не подошла «мера беззакония» (Быт. 15:16). Напротив, для нас эти французские события станут отрезвляющим душем. Екатерина отреагирует на них жестко, и пыл вольнодумия будет сильно охлажден в государстве «закручиванием гаек» цензуры, усилением спецслужб и разными запретами.

Рождение нового этикета, портреты и нарышкинское барокко

В 1764 году Екатерина создает Смольный институт для благородных девиц, чтобы воспитывать в нем «нового человека», новую дворянскую элиту. Но в итоге Смольный, из которого девицы выходили с умениями, чаще непригодными для жизни, только усугубит раскол между простым народом и все более паразитирующим слоем дворян.

Символично, что именно этот институт станет базой большевиков через полтора века! Здесь продекларируются все принципы действительно «нового», светского, а радикально – советского человека. Все вызревало в элитах, которые становились все более оторванными от своих корней и остального народа.

Коррупция в верхах расцветет именно в этом «светском» веке. Офицеры запросто воруют солдатское жалованье. Дворяне записывают в гвардию своих еще не родившихся детей, чтобы к 16–18 годам те уже имели чин! Это про нынешнее состояние общества скажет его современник Карамзин одним словом: «Воруют!» А документ эпохи – комедия Капниста «Ябеда», где есть такие слова:

Бери, большой тут нет натуги,

Бери, что только можно взять.

На что ж привешены нам руки,

Как не на то, чтоб брать?

Брать, брать, брать?!

Из среднепоместных дворян выйдет новый русский слой – интеллигенция. Окончательно оформится он только через 100 лет, после отмены крепостного права, обеднения тысяч дворян по всей стране, появления прессы и горожан-разночинцев. Тогда же, в 1860-х, родится и само название «интеллигенция», но первые апостолы нового слоя появляются уже сейчас. Потому что дворянство свободно, полно неги, никому ничего не должно и имеет много времени на размышления.

В живописи начинается эпоха портретов. Ими заполнены все первые залы Третьяковки, но в русском портрете еще легко разглядеть первоисточник – икону[29]. Живописцы пока сохраняли главную задачу: возводить от внешнего мира к внутреннему. С другой стороны, и сами иконы начинают писаться более светскими, чувственными, вроде икон Симона Ушакова, а новая Строгановская икона и вовсе вводит исторические светские сюжеты в иконопись. Это – тоже от Запада, от католичества. Там сюжеты вроде того, что написан в Сикстинской капелле – «Святой Фома Аквинский прерывает Благовещение, чтобы представить Мадонне монсеньора Оливьеро Карафу», – уже давно в ходу.

Что-то буйное отображается и в совершенно новом русском стиле архитектуры – нервном нарышкинском барокко. Церковь Покрова в Филях, церковь Спаса в селе Уборы, церковь в селе Троице-Лыкове, Строгановский дворец в Петербурге – шедевры этого стиля. Да, он очень красив, но трудно не заметить в нем потерю тихого, наполненного смыслами и отражением Духа Божия строя древнерусской архитектуры.

Кодекс нового светского мира фиксируется в своде этических правил «Юности честное зерцало»: прикладных инструкциях, регламентирующих разные ситуации общения с людьми. При этом книга насквозь пронизана идеей, что не обязательно внутренне быть тем, кем себя представляешь окружающим. Это, конечно, отражает общее перефокусирование жизни общества с внутреннего на внешнее, с духовного – на мирское. Или обмирщенное. Книга учит, например, членов семьи беседовать друг с другом на иностранном языке, чтобы слуги ни о чем не догадались.

Дуэли и вся будущая абсолютизация понятия чести выйдут тоже из этого нового этикета!

Как поменялась страна всего за век

Чтобы понять, как изменилась страна за одно столетие, нужно вглядеться в жизнь самой царицы и ее двора и сравнить ее с распорядком жизни русского царя в недалеком прошлом. Хроники сохранили нам подробную опись.

Вот как складывался день царя Алексея Михайловича:

«Он вставал обыкновенно часа в четыре утра. Выходил в Крестовую палату. Духовник или крестовый священник благословлял Государя крестом, начиналась утренняя молитва, духовник окроплял царя святою водою… Читались поучения дня. Потом царь посылал за царицей, и они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.

Потом – царская Дума. Заседали. Потом Государь в сопровождении всего собравшегося боярства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Обедня продолжалась часа два.

После в комнате в обыкновенные дни Государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами. Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра. Далее – обед.

После обеда Государь ложился спать и обыкновенно почивал до вечерни часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых царь выходил в верховую церковь к вечерне.

После вечерни иногда тоже случались дела, и собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до ужина Государь проводил уже в семействе или с