— Защищая Тевзадзе, вы думаете прежде всего о своихинтересах, — заметил Дронго, — мне кажется, что это не совсем честно. Ведь онне был членом вашего преступного клана?

— Не был, — согласился Саакян, — он вообще старалсядержаться в стороне. Привез товар, получил деньги, уехал. Никаких лишнихвстреч, никаких лишних разговоров. Я только после его ареста узнал, что он былеще и осведомителем уголовного розыска. Но здесь у меня к нему нет никакихпретензий. Он ни разу никого из наших не сдал. А сдал только один раз двоих«беспредельщиков», которые кустарно планировали нападение на банк. Если бы неТевзадзе, эти двое отморозков могли бы устроить кровавую бойню. Нет, у нас кнему нет никаких претензий. Он человек опытный. Знает, что можно говорить, чегонельзя. Два раза в колониях сидел. Когда я узнал, что его в камере избили, ядумал, что всех уродов, которые его били, накажу. Потом понял, что нельзя издесь вмешиваться. Формально он был стукачом, а мы не имеем права такихзащищать. В общем, вы уже поняли: все смешалось в один клубок. И все нашипроблемы сейчас завязаны на этом судебном процессе. Если вдруг случится чудо иТевзадзе оправдают, то это будет самым лучшим результатом. Но если его посадят,последствия будут просто непредсказуемыми. Хотя я почти убежден, что егонаверняка посадят. Никаких других вариантов я пока не вижу.

Саакян взял свой бокал с коньяком и сделал несколькоглотков. Поставил бокал на столик.

— У нас уже начались очень большие неприятности, — честнопризнался он, — исчез курьер, которого послали сюда из Ингушетии. Месяц назадприслали, а он словно в воду канул. И теперь мы все ждем, когда здесь появятсяего друзья, которые попытаются выяснить, куда и как пропал их курьер. Хорошо,если эти разборки не превратятся в настоящую криминальную войну всех кланов. Мыэтого не хотим. Но и удержать других от войны мы не сможем.

Марлен Ашотович даже вздохнул, словно заранее сожалея о техжертвах, которые могут быть в этой войне.

— Вам нужна наша помощь? — уточнил он.

— Пока нет, — ответил Дронго, — но вполне вероятно, что онаможет понадобиться. Хотя не стройте иллюзий. С бандитами я обычно не работаю.Слишком противно.

— Вы смелый человек, если смеете так разговаривать со мной,в моем доме.

— Я всего лишь излагаю вам свою позицию, — возразил Дронго,— если у меня появится хотя бы один шанс, чтобы помочь вашему знакомому, я егоиспользую и без вашей помощи. И без ваших денег. Я обязан помогать людям.

— Патетические слова, — поморщился Саакян, — давайте небудем об этом вспоминать.

— И тем не менее это действительно так. Один из английскихкоролей говорил, что он в ответе за всю красоту этого мира. Может, и я чувствуюнечто подобное?

Услышав эти слова, хозяин дома снова улыбнулся. Во второйраз протер стекла своих очков.

— Дело в том, что сам Проталин никогда не был ангелом, —пояснил Марлен Ашотович, — он тоже был встроен в систему тех взаимоотношений,которые определяли наш бизнес и нашу деятельность. Но Тевзадзе совсем другойслучай. Он никогда не занимался подобными делами. Купить, достать, продать,приобрести, отнести, договориться, перепродать — вот основные направления егодеятельности. Говоря языком старого уголовного мира, он был барыгой, а никак нечленом наших организаций. У них с Майдановым был свой бизнес. Достаточно чистыйи непротивозаконный. Они могли делать деньги в своем мебельном комбинате.Должен сказать, что некоторые мелкие группировки пытались на них наехать, ноМайданов достаточно сильный и независимый человек. Он быстро пресек такиепопытки. В городе знали все, что он никому не платит. Принципиально. А Тевзадзеименно поэтому согласился сотрудничать с милицией, чтобы вообще исключитьвсякую возможность наезда. Можно сказать, своебразное разделение труда.Майданов защищал комбинат от возможных рэкетиров, а Тевзадзе — от милиции. Хотяи те и другие, по большому счету, хотели только одного — получить свою долю вих комбинате. Но когда у человека есть его дело, к тому же чистое и честное,отнять его почти невозможно. Ведь платят обычно люди, которым есть чегобояться. Они не могут обратиться за защитой к милиции и соглашаются насвоеобразную защиту наших людей.

— Целый гимн безнравственности, — заметил Дронго, — сколькоя слышал таких речей. В их основе всегда жажда наживы и пропагандавседозволенности.

— Нет. Просто реалии современной жизни, — возразил Саакян, —каждый пытается устроиться как может. И каждый пытается приспособиться. Унекоторых получается, у некоторых — не очень. Одни успевают схватить большойкуш, другие остаются ни с чем. Вечная борьба за выживание. Раньше дрались заеду, сейчас дерутся за миллионы долларов. Вот, собственно, и вся разница. Иникто не может отойти в сторону и сказать: я не хочу драться. Мне этонеинтересно. Хотя нет, сказать можно. Но тогда останешься голодным и легкосдохнешь. Очень быстро станешь добычей других хищников, у тебя отнимут твоюженщину, вытолкают из твоей пещеры, лишат твоего копья. Так было миллионы лет.Так происходит и сейчас. Можешь уйти в сторону и остаться голодным. Будешьпитаться падалью и корнеплодами, считая, что лучше жить спокойно, чем дратьсяза свое место. А можно попытаться рискнуть и получить свою долю мяса с кровью.Выбор есть у каждого человека. Просто деньги стали символом хорошей шкуры,доброй еды, красивой женщины, теплой пещеры, надежного копья и всегоостального, что нужно человеку для счастья. Только деньги, и ничего, кромеденег.

— Неправда, — спокойно возразил Дронго, — деньги — талоны нажизнь, но не талоны на счастье. Какими деньгами мог бы вернуть свою жену ВаноТевзадзе? Какими деньгами измеряется любовь к детям? Счастье любимой женщины?Жизнь ваших родителей? Дружба, наконец? Я имею в виду не дружбу тех подонков,которые нас сюда привезли, а настоящую дружбу.

— Схоластический спор. Будешь иметь сто рублей, и будет утебя сто друзей, — улыбнулся Саакян.

— Это не друзья. Это нахлебники. Вы даже не слышите, чтоговорите. Количество друзей точно равно количеству рублей. Какие же это друзья?Это купленные нахлебники.

Марлен Ашотович нахмурился, поправил очки.

— Вы так и не захотели ничего понять. А жаль. Я думал, чтовы гораздо умнее. Впрочем, как хотите. Все, что нужно, я уже вам сообщил. Вотмои карточки, вдруг вы захотите со мной еще раз пообщаться. Спасибо за вашвизит, господа. Не смею больше вас задерживать, — сказал он своим гостям.

Дронго поднялся первым. За ним поднялся Славин. Саакян сиделв своем кресле, уже не поднимаясь и не протягивая им руки. Он мрачно кивнул напрощание.

— Вас отвезут, — сказал он, не поднимаясь, — и подумайте ещераз о нашем разговоре.

Они вышли из дома. На том месте, где раньше был синий«Рено», стоял серебристый «Мерседес». Гости залезли в салон автомобиля.Незнакомый водитель уселся за руль машины.