Мой дед, студент колледжа первого поколения, приложил немало усилий, чтобы окончить медицинский факультет, и в итоге стал одним из первых радиологов в Калифорнии. Его уволили из отделения, созданного им же в своей больнице, только по той причине, что ему исполнилось 65 лет. Судя по тому, что сейчас известно о диагностической радиологии, в этом возрасте он справлялся бы со своей работой лучше, чем в молодые годы, поскольку в этом деле многое зависит от работы нейронных сетей головного мозга, отвечающих за распознавание паттернов, а это умение как раз совершенствуется по мере накопления опыта. Ощущение маргинализации и бесполезности, которое испытывал мой дед на работе, было полной противоположностью тому, что он чувствовал дома, среди членов семьи: мы любили и почитали его, поэтому были убиты горем, когда в 67 лет он умер. В письме, которое дед написал семье накануне хирургической операции, он выражал глубокое сожаление по поводу того, что в больнице потеряли к нему уважение. Я всегда подозревал, что именно это подкосило деда настолько сильно, что небольшое послеоперационное осложнение стоило ему жизни.

Я хочу четко описать, что происходит в мозге, когда мы чувствуем себя отвергнутыми или недооцененными. Организм реагирует на травмы, как психологические, так и физические, выработкой кортизола – гормона стресса. Кортизол необходим для запуска реакции на стресс, называемой «бей или беги» (скажем, когда на вас собирается напасть тигр), но не так полезен при столкновении с долгосрочными психологическими трудностями, например с потерей уважения. Вызванная кортизолом реакция на стресс ухудшает иммунитет, либидо и пищеварение. Именно поэтому в таком состоянии часто возникает расстройство желудка. С точки зрения выживания это разумный механизм: организму необходимо направить все ресурсы на преодоление прямой угрозы. Однако психологический стресс, вызванный неразрешенными внутри– и межличностными конфликтами, целые месяцы и даже годы держит нас в физиологическом напряжении. Напротив, если мы живем активно и радуемся жизни, возрастает уровень гормонов, повышающих настроение, таких как серотонин и дофамин. При этом также усиливается выработка NK-клеток («естественных киллеров») и T-клеток (лимфоцитов), что укрепляет иммунную систему и способствует регенерации клеток. Возможно, моя бабушка, другие члены семьи и я гораздо дольше наслаждались бы обществом деда, если бы на нем не сказался стресс, вызванный социальными факторами.

Перенесемся на четверть столетия вперед. В возрасте 62 лет моему отцу (бизнесмену) настоятельно рекомендовали выйти на пенсию и освободить место для тех, кто моложе. Как и его отец в свое время, он чувствовал себя выброшенным на обочину жизни и начал сомневаться в собственной значимости. Его социальный мир сузился, вдруг возникли физические недуги, и он впал в депрессию. Однако в то время, в 1995 году, ситуация уже менялась. Общество в целом и работодатели в частности наконец пришли к пониманию восточной мудрости: люди преклонного возраста представляют собой не просто какую-то ценность, а высшую ценность. Мой отец потянул за нужные ниточки, и ему предложили преподавать курс в Школе бизнеса Маршалла при Университете Южной Калифорнии. Вскоре он занимался преподаванием с полной нагрузкой в четыре курса на протяжении семестра. Это было 25 лет назад. Недавно отец подписал новый четырехлетний контракт на преподавание до 89 лет. Студенты любят его, потому что он передает им свой жизненный опыт так, как никогда не смогут передать молодые преподаватели. Кстати, после того как отец нашел себе работу по душе, у него ощутимо уменьшились симптомы депрессии и других заболеваний.

Безусловно, в преклонном возрасте не всегда легко сохранять активность и вовлеченность; кроме того, это все равно в полной мере не компенсирует биологического увядания. Однако достижения медицины и положительные изменения образа жизни могут помочь нам получать от нее большее удовлетворение даже в тех случаях, в которых у предыдущих поколений такой возможности не было.

В колледже одним из моих любимых профессоров был Джон Пирс, бывший директор Лаборатории реактивного движения, создатель спутникового телевидения, плодотворный автор научно-фантастических произведений и человек, который ввел в обиход термин «транзистор», после того как этот полупроводниковый элемент изобрела группа под его руководством. Я встретился с ним, когда ему исполнилось 80 лет. В то время в его жизни наступил второй этап «выхода на пенсию», и он вел занятия по звуку и вибрации. Однажды Пирс пригласил меня к себе домой; с тех пор мы стали друзьями и часто ужинали вместе. Примерно в 87 лет Джон впал в депрессию. Он всегда любил читать, но у него ухудшалось зрение. Я купил ему книги с крупным шрифтом, что приободрило его на несколько недель, но большая часть литературы, которую он хотел изучать – технические книги и научная фантастика, – не печаталась крупным шрифтом. По мере возможности я приезжал к Пирсу и читал ему книги, а еще договорился с несколькими студентами Стэнфорда, чтобы они делали то же. Тем не менее состояние Джона постепенно ухудшалось. Затем у него обнаружили болезнь Паркинсона. Его беспокоил тремор, ухудшалась память. Он больше не находил удовольствия в тех вещах, которые радовали его прежде. Кроме того, он становился все более дезориентированным.

Я предложил Джону посоветоваться с врачом насчет приема прозака. Тогда этот препарат был новым и его назначали при подобных возрастных проблемах. (Прозак помогает повысить уровень серотонина в мозге, а этот нейромедиатор улучшает настроение, я уже упоминал об этом.) Препарат подействовал на Джона преображающе. Хотя он и не ослабил симптомы болезни Паркинсона, но отношение Пирса к своему состоянию изменил. Он почувствовал себя моложе, снова начал устраивать вечеринки и читать лекции студентам – то есть делал то, чем прекратил заниматься год назад. Благодаря простому химическому изменению в мозге у Джона открылось второе дыхание. Он дожил до 92 лет, и последние пять лет его жизни были наполнены радостью и удовлетворением. Меня это тоже радовало: словно я получил второй шанс со своим дедушкой, умершим так рано.

Я виделся с Джоном за две недели до его кончины. Он увлеченно планировал новые эксперименты. Вот как надо покидать этот мир!

В период моего знакомства с Джоном я был молод и даже не задумывался о неизбежном старении. Однако за прошедшие с того времени десятилетия я сам пережил постепенное изменение настроения. Благодаря общению со множеством коллег-исследователей и врачей я увидел, как в будущем мы сможем планировать преодоление некоторых негативных аспектов старения – поскольку у нас появится возможность применить знания о нейропластичности, – чтобы написать следующие главы своей жизни так, как мы хотим. В этом будущем здоровый образ жизни и более широкое применение антидепрессантов и других медицинских препаратов смягчат или устранят последствия депрессии и других причин перемены настроения, которые мы так долго считали естественными спутниками пожилого возраста. Я надеюсь, что скоро обязательно появятся открытия в области медицины и новые протоколы лечения.

В частности, недавние открытия, касающиеся изменений в химии сна и нейронных сигналах, указывают на необходимость другого подхода к этому важнейшему виду активности человека. Недосыпание в любом возрасте имеет негативные последствия. С ним связано развитие диабета в период беременности[3], послеродовой депрессии у отцов новорожденных, а также биполярного расстройства во всех возрастных группах[4]. Наверное, вы знакомы с утверждением, что старикам не нужно спать столько, сколько молодым – им якобы достаточно 4–5 часов ночного сна. Недавно Мэттью Уолкер из Калифорнийского университета в Беркли развенчал этот миф. Дело не в том, что чем старше мы становимся, тем меньше нуждаемся во сне, а в том, что в результате изменений в стареющем мозге пожилым людям трудно спать достаточно. Это ведет к весьма серьезным последствиям. Недосыпание в преклонном возрасте – непосредственная причина снижения когнитивных функций, не говоря уже о повышении риска онкологических и сердечно-сосудистых заболеваний. Бабушка забывает, где оставила очки, не из-за старческого маразма, а из-за недосыпания. Уолкер нашел доказательства того, что недостаток сна повышает риск развития болезни Альцгеймера.