прямо тепленькими, жену застрелил, полюбовника отпустил, а теперь солдатом на войну? Кто полюбовник-то хоть успел заметить?

— Конечно-с. Это их светлость…

— Вона как! Значить карьеру мужу делала. То-то в Санкт-Петербург засобиралась… Ну теперь одна на погосте, другой на войну едет, а мне дите неизвестно чье.

— Так ведь по бумагам ваша племянница получается…

— По бумагам… Знать бы кто брата надоумил домой прискакать… Ведь наверняка известили! Знаешь, небось?

— Никак нет!

— Не ври мне! Я тебе не унтер!

— Барин мне записку не показывали, да я и не прочитаю?

— Значит, была записка? Кто доставил?

— Ну, барыня, вам бы дознавателем быть… Сами, небось, догадались…

— Значит, графиня посыльного отправила, а теперь из кожи лезет, чтоб дело замять…

— Так я пойду? Все, что велено, я передал. Что не так, извиняйте… Уж за дитем то озаботьтесь, сирота ведь…

— Иди. Сама знаю, что делать.

Прохор вышел. Анна Федоровна еще некоторое время стояла в задумчивости, затем тоже вышла. Ника стояла за шторой не шевелясь, она понимала, что разговор касался и ее, но суть его понять не могла. Правда казалась настолько страшной, что она постаралась скорее забыть все, что слышала. Только детская память особенная: все забытое может вдруг вспомниться через много лет. Ника, потихоньку выглянув из-за шторы, выбежала во двор и буквально налетела на Семена.

— Куда бежим, барышня? Испугались чего? О! Сандалики-то совсем порвались, идемте ко мне в мастерскую, враз все починим…

В мастерской Семена Макаровича пахло кожей, варом, чем-то еще. Ника, взобравшись на стул, смотрела на работу сапожника, который ловко что-то подшивал в ее сандаликах. Потом она ходила по мастерской, рассматривала инструменты, всякие железки, колодки разных размеров, начала играть с ними, как с куклами.

— Ну-ка, примерь, — сказал Семен.

Ника обула сандалики, они были уже чуть маловаты. Семен сразу увидел это.

— Ничего, завтра растяну, впору будут, сегодня так походи, — сказал он.

— Расскажи мне сказку, — неожиданно сказала девочка.

Семен Макарович с удовольствием откликнулся на предложение Ники и до вечера рассказывал ей сказки и разные истории, которых знал великое множество, при этом он занимался своей работой, склонившись над башмаком, орудуя шилом и дратвой. С тех пор девочка стала частым гостем в его мастерской. Он с удовольствием ходил с ней на прогулки, привозил ей из города обновки и сладости. Ника тоже привязалась к нему. Тетка не обращала внимания на эту дружбу и вообще смотрела на Нику, как на пустое место. Так прошел почти год. Ника стала замечать, что Семен Макарович иногда вдруг бледнеет, ложится на спину на свою лежанку, и лежит неподвижно едва дыша.

— Грудь прихватило… Ничего, сейчас пройдет… — говорил он в такие моменты.

Ника молча садилась рядом и ждала, или ходила по мастерской, стараясь не шуметь. Через некоторое время Семен Макарович вставал:

— Ну вот, отпустило, — говорил он, но за верстак уже не садился, а брал девочку за руку и они шли на кухню пить чай.

Но вот произошел случай, который снова перевернул жизнь Ники. Семен Макарович опять лежал на лежанке, бледный и едва дыша, лежал уже долго и не реагировал на осторожные прикосновения девочки к его руке. Ника испугалась и побежала на кухню, где Авдотья, большая полная женщина, готовила еду. В кухне, кроме Авдотьи сидела Марина, прислуга барыни.

— Там… Семен Макарович! — крикнула она и, схватив Марину за руку, потащила ее в мастерскую сапожника. Марина неохотно пошла увлекаемая девочкой. Взглянув на сапожника, она сказала:

— У барыни на комоде стоит лекарство в склянке, налей немного воды в стакан и накапай несколько капель дай ему попить. Только быстрее, а то помрет. Да без спроса не бери, — осерчает барыня.

Ника побежала в комнату тетки и, не застав там никого, схватила склянку с комода, прибежала на кухню и, проделав то, что сказала Марина, со стаканом и склянкой бегом кинулась в мастерскую. Там Марина приподняла голову Макарыча и стала потихоньку вливать ему в рот лекарство. Вскоре Семен задышал и лицо его стало розоветь.

— Иди, верни микстуру, — сказала Марина. — Сейчас ему полегчает.

Ника отправилась в комнату тетки, та встретила ее на пороге. Девочка протянула ей склянку.

— Почему взяла без спроса?

— Вас не было…

— И что с того… Докторица, значит у нас объявилась! Кто надоумил?

Ника молчала, уставившись в пол.

— Не хочешь говорить? Ну пойдем со мной, посидишь в чулане, поумнеешь может…

В чулане было темно и страшно, пахло пылью и еще чем-то знакомым. Через щель в двери пробивался свет. Скоро Ника стала различать вещи, стоящие на полу. Неподалеку увидела огромный сундук и ворох какого-то тряпья сверху. Она взобралась на него. Зато Семен Макарович теперь поправится, — подумала она, и сразу чулан перестал ей казаться страшным. Она пыталась разглядеть еще что-нибудь, но ничего определенного не увидела и стала думать, что скоро Семен Макарович встанет, обязательно узнает, где она и выпустит ее. Время шло в чулане стало темнее… Наконец послышались голоса, засов двери сдвинули и послышался голос тетки:

— Выходи!

Ника зажмурилась от света, который после чулана, казался очень ярким, а когда открыла глаза, увидела Семена Макаровича и Анну Федоровну.

— Смотри, ни одной слезинки! Какова! Ну, так кто тебя надоумил взять лекарство?

— Так это… Я это… — сказал Семен Макарович.

— Иди во двор, погуляй, — сказала она Нике, затем продолжила, глядя на сапожника. — Слушай, Семен, я не дура, знаю, кто надоумил. Да и не злыдня я, микстуру тебе отдам, хоть и немного от нее толку, ну хоть что-то. А вот с девкой надо что-то решать, подросла уже, учиться ей надо. Вон глянь во двор, посмотри, что она с собаками сделала. Два здоровенных волкодава бегают вокруг нее будто щенки, а тронь ее кто, вмиг порвут… Этак лет через пять, она сама меня в чулан посадит… Значит так, Семен, знаю, что друзья вы с ней, но отправлю я ее к осени в пансионат. Не далеко, пятьдесят верст от Павловска, есть там такой, «пансионат искусств» называется. Попасть туда не просто, но пусть уж их светлость похлопочет… грехи замолит. Вот так и объясни своей подопечной… Да не страдай, хороший пансионат и навещать ее сможешь. А тут ей не место, понимаю, что ребенок малой, но не лежит душа…

Осенью Ника оказалась в пансионате, тетка и Семен отвезли ее, Семен надел ей на шею крестик и сказал, что будет навещать ее. Тетка ничего не сказала, только молча перекрестила. А за неделю до этого в имение приехал Прохор, сильно хромая он подошел к