Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говоря это, она наклонила голову, словно ей было невероятно интересно изучать носки чёрных кожаных туфель, выглядывающие из-под подола серого шерстяного платья. Из несложной причёски выбилась тонкая каштановая прядь, и Кристина резко заправила её за ухо. Она ощущала на себе сочувствующий взгляд Генриха и знала, что он при этом был очень рассержен — он, как и любой другой разумный мужчина, готов был глотки рвать за честь своей жены.
— Интересно, почему восстали лишь Хенвальды, — задумался барон Хельмут. — На западе, точнее, в тех его местах, что не пострадали от неурожая и морозов, есть ещё дом Варденов…
— Вардены вам не враги, ваша милость, — наклонила голову леди Луиза, тихо сидевшая на самом дальнем конце скамьи. — Мой отец всегда был на вашей стороне, вы знаете это.
Пожалуй, она говорила правду. Луиза была женой одного из младших братьев Генриха, Вольфганга Штейнберга, до недавних пор — прямого наследника Бьёльна. С появлением Кристины её жизнь изменилась: она потеряла право называться первой дамой аллода, лишилась своей главной привилегии, поэтому и на новую леди всегда смотрела с пренебрежением, даже, пожалуй, с ненавистью. Правда, открыто она никогда не проявляла свою злобу, но в речах её, обращённых к Кристине, всегда слышался яд. Даже сейчас, говоря о своём отце, графе Роберте, и его извечной верности дому Штейнбергов, Луиза не удержалась и бросила на леди Коллинз-Штейнберг короткий взгляд — такой, что Кристина поморщилась.
Но отец её действительно был верным вассалом. Два года назад, когда война только-только началась, он принимал непосредственное участие в составлении плана освободительного похода, да и отряд тоже предоставил достаточно большой и боеспособный. Однако это не заставило Кристину загореться доверием и симпатией к леди Луизе.
— И ваш отец, миледи, будет готов заплатить столько, сколько от него потребуется, пусть даже больше, чем все остальные вассалы его милости? — поинтересовался барон Хельмут как бы невзначай, голубые глаза его так и светились насмешкой, а губы растянулись в лукавой улыбке.
— Уверена, что да, — чуть растерялась Луиза, голос её прозвучал глухо и сдавленно. Она будто нарочно выбрала место подальше от помоста, в мрачном углу, и делала вид, что ей, в общем-то, совершенно плевать на происходящее и никакого влияния на все решения она оказать не может. Её серое с тёмно-зелёной отделкой платье почти полностью сливалось с окутавшими её тенями, светлые волосы тоже не особо выделялись в темноте.
— Восстание, господа, мы говорили о восстании, — напомнила Кристина, оторвавшись от внимательного изучения своей дальней родственницы. — Мы же не можем позволить Хенвальдам собрать войско…
— Войско у них уже есть, — напомнил Генрих, приподняв в руке свёрнутый пергамент, в котором как раз было написано о том, что граф Ульрих Хенвальд действительно собрал войско из своих вассалов-рыцарей и ополченцев и готов идти на войну. — Теперь, видимо, пойдут на Айсбург… К сожалению, разведка пока не в курсе точных планов мятежников, но что им ещё делать, в конце концов?
— Надо подавить мятеж на корню, и как можно быстрее, — пожал плечами барон Штольц и будто бы невольно сжал пальцы Софии в своей ладони. — Какую армию собрали Хенвальды? Думаю, милорд, ваших с миледи гарнизонов, а также моих людей должно хватить, чтобы достойно принять бой.
Это было правдой: в Айсбурге находилась весьма большая гвардия, Кристина из Эори всегда брала с собой не менее ста человек, столько же привёл барон Хельмут из Штольца — с ним были и его собственные люди, и люди Софии. К тому же не помешало бы набрать небольшое ополчение из окрестностей… если на это останется время, конечно.
— Разведка докладывает, что у графа Ульриха Хенвальда пока около тысячи с лишним человек, но он может собрать в два раза больше, насколько мне известно, — ответил Генрих, его зелёные глаза раздражённо блеснули. — К тому же он вряд ли потеряет надежду переманить на свою сторону кого-то ещё, помимо Варденов, подбить на бунт другие дома, чтобы ослабить нас. Этого нельзя допустить, господа, поэтому нам следует начинать готовиться к войне как можно быстрее. Лорд Вольфганг, велите собирать ополчение.
Сейчас, во время официального совета, приходилось называть на «вы» не то что жену — даже родного брата.
Вольфганг с готовностью кивнул, поднимаясь со скамьи, протянул руку супруге — и леди Луиза весьма грациозно наконец вышла из густой темноты, чтобы прошествовать с мужем к выходу.
— Барон Хельмут, подготовьте ваших людей, — продолжил Генрих. — Если им вдруг не хватит оружия, доспехов или ещё чего-то — сообщите, я распоряжусь обеспечить. Миледи, — он повернулся к Кристине, — ваши люди наготове?
— Мои гвардейцы всегда готовы защищать мою честь и честь всего Нолда, — гордо вскинула голову она. — И… милорд… раз уж зашла речь о моих людях… — Тут же Кристина чуть склонилась, чувствуя, что к щекам прилила кровь, а голос начал чуть дрожать от волнения. — Вы окажете большую честь, если доверите управление и командование войском именно мне.
В зале воцарилась кромешная тишина, волосок упадёт — и то слышно будет. Генрих взглянул на жену с плохо скрываемым недоумением, а она посмела в ответ бросить вопросительный взгляд — что, мол, такого я сказала? Потом увидела, что Хельмут усмехнулся, будто вспомнил что-то очень забавное, и не сдержала усмешки сама.
— Миледи, я беспокоюсь за ваше здоровье, — протянул Генрих после долгой паузы, не сводя с Кристины этого своего взгляда, — в том числе и душевное. Вы прекрасно помните, как отразилась на вас прошедшая война.
— Не стоит беспокоиться, я уже давно оправилась после родов, а уж после войны — тем более, — парировала Кристина. — Но, господа, — она повернулась к залу, ко всем присутствующим, ловя их взгляды, полные, в основном, такого же недоумения, — раз уж я стала причиной этой розни, то я хочу собственноручно положить ей конец. Может, нам даже не придётся воевать с Хенвальдами, я просто поговорю с графом Ульрихом… Он узнает меня получше и поймёт, что все его возмущения из-за меня были напрасны.
— Я не был бы столь уверен в миролюбии графа Ульриха, — вдруг подал голос Рихард Штейнберг, самый младший брат Генриха, что до этого сидел тихо и безмолвно и не принимал участия в разговоре — ему ещё не исполнилось восемнадцати и мало кто хотел к нему прислушиваться.
