не смогла скрыть звенящего в голосе облегчения. — Капитан Больдт, возьмёте ли вы на себя ответственность командовать передовым полком и, в частности, конной его частью? Пехотинцев могу взять я сама.

— Вы пойдёте в битву, ваша милость? — поднял бровь Хайсен, даже не делая вид, что удивлён.

— Разумеется, пойду, — кивнула она. — Но, господа, вы же помните, чего именно я хочу от этого похода в первую очередь. Для начала я попробую с графом Ульрихом просто поговорить. Если он откажется или если переговоры не принесут плодов, то тогда… тогда мы ударим.

— Если не секрет, миледи, — спросил вдруг капитан Больдт, — что вы хотите ему предложить?

Кристина задумалась, не торопясь с ответом. Важно было донести мысль не только до самого графа Ульриха, но и до её людей, вассалов, которые присягнули ей и теперь ждали от неё каких-то действий. От того, правильно ли они её поймут, зависела их верность, их дружба и преданность. Они вполне могли из-за недопонимания не оценить того, что она придумала, могли посмеяться над ней… Кристина к этому привыкла и теперь, видя со стороны вассалов подчинение и уважение, была несколько удивлена. Будто они видели в ней не её саму, а её мужа, от лица которого она говорила. Впрочем, возможно, так оно и было.

— Я скажу ему, что не хочу с ним воевать, попробую доказать, что я ему — не враг и что я — теперь не чужая здесь, в Бьёльне. Я имею над ним власть согласно королевским указам, я ведь не захватывала его силой. Если графу Ульриху так важна справедливость, я попробую объяснить, что выплата налогов с его стороны и была бы проявлением справедливости, а ещё милосердия и сострадания… но если для него это так важно, то я могу уступить. Я правда хочу решить это недоразумение, внимательно выслушать графа Ульриха, а потом… — Она вздохнула, уже не так сильно уверенная в мирном исходе. — А потом посмотрим.

* * *

Гонцов в лагерь графа Хенвальда послали на рассвете, когда солнце только-только лениво начало выкатываться из-за горизонта, озаряя сумрачный мир своими нежными розовыми лучиками. Медленно, постепенно оно выхватывало из темноты и голые зимние деревья, уже почти готовые одеваться в зелёные весенние наряды, и густые сосны и ели, никогда эти зелёные наряды не сбрасывающие, и широкую зимнюю дорогу, покрытую мягким, плотным снежным покрывалом… А также блестящие доспехи, наконечники копий, рукояти мечей и разноцветные щиты армии леди Кристины, что стояла в полной боевой готовности и ждала известий, которые и должны были принести гонцы.

Сир Хайсен ещё раньше повёл свой отряд на юго-запад — он тоже должен был подобраться к вражескому войску и во время битвы (если она, конечно, состоится) ударить с юга. А Кристина осталась здесь, на тракте. Она волновалась, ожидая ответа графа Ульриха, и мысленно готовила речь, с которой могла бы обратиться к нему, если он согласится на переговоры. Конечно, она понимала, что всё может пойти не так с самого начала: её перебьют или направят разговор в другое русло… Или вообще откажутся говорить.

Что ж, тогда разговаривать вместо неё будет сталь. У неё всегда получается лучше — громче и убедительнее.

Возвращения гонцов ждали не более часа, и вот уже вдалеке послышался топот копыт по холодной земле, а затем проступил конский силуэт — без всадника.

Кристина вздрогнула, рука инстинктивно легла на рукоять её нового меча, пока ещё не испившего чьей-то крови.

Когда лошадь мелкой рысью подскакала ближе, стало возможно разглядеть на снегу небольшие, но яркие алые пятна — это кровь капала из прикреплённого к седлу тёмного мешка. Два человека остановили лошадь в нескольких шагах от Кристины, и она замерла в недоумении, чувствуя, как её колотит от невесть откуда взявшегося страха — он, будто чья-то ледяная когтистая рука, сжал её сердце и мешал шевелиться. Она смотрела на этот непонятный мешок, из которого продолжала капать горячая кровь, создавая небольшую лужицу на снегу, и не могла отчего-то оторвать взгляд.

— Миледи, — послышался сзади голос капитана Больдта, — позвольте, я взгляну?

Кристина лишь кивнула, будучи не в силах озвучить позволение.

Герхард уверенно и быстро подошёл к лошади, отвязал мешок от седла, развязал… невольно скривился от отвращения. Собрался что-то сказать, но в итоге промолчал, хотя Кристина сама уже поняла, что было в этом мешке.

— Там оба? — тихо спросила она, решившись подойти ближе. Герхард лишь кивнул. Именно двух гонцов они посылали к Хенвальду, и оба гонца вернулись в лагерь… правда, не полностью — лишь в виде отрубленных голов. — Господи, что я скажу… — начала было Кристина, но резко прервала свою речь, понимая, что нельзя было сейчас показывать слабость перед своими людьми. Страх всё ещё раздирал душу и заставлял сильно дрожать, зубы стучали, а глаза невольно защипали от подступивших слёз. Она сжала руки в кулаки, пытаясь утихомирить дико дрожащие пальцы. Страшно представить, что сотворили мятежники с телами несчастных гонцов… — Значит, это его ответ. — Кристина постаралась сделать голос твёрже и увереннее, но получилось не очень хорошо. — Капитан Больдт, готовьте войска к наступлению и велите передать сиру Хайсену, чтобы он тоже был готов.

— Миледи, здесь… здесь ещё кое-что. — Герхард сунул руку в мешок, стараясь при этом не смотреть туда, и быстро извлёк смятый, перепачканный кровью небольшой пергаментный свиток. — Полагаю, этого символического ответа Хенвальду было недостаточно и он решил объясниться с вами письменно.

Кристина всё же проявила смелость и приняла пергамент. На её руках были перчатки, и она не боялась запачкать кровью пальцы, хотя понимала, что её руки и так уже в крови — и это только начало.

«Ни один уважающий себя бьёльнец не станет разговаривать с северной шлюхой», — писал Хенвальд.

Глава 3

Битва завязалась как-то быстро, внезапно, словно налетевшая гроза или шторм. Зазвенела смертоносная песня стали, мечи застучали по дереву щитов… и до ушей Кристины донеслись первые людские крики — крики раненых и умирающих.

Та дрожь, что охватила её, когда в стан пришла лошадь с головами гонцов, ещё не прошла и сейчас, когда вокруг закипел бой, грозила лишь усилиться. Но Кристина попыталась уговорить себя, что бояться ей нечего: на ней — крепкие доспехи, защищавшие конечности, кольчуга, горжет и сабатоны, у неё — новый острейший клинок из лучшей стали, лёгкий, удобный, способный одним ударом перерезать глотки и вспарывать плоть. На её стороне правда, в конце концов, ведь всё, что о ней говорил Хенвальд, было лишь попыткой очернить