— Вчера ты неудачно упал с велосипеда, — добавив вголос суровости, напомнила я. — Упал с велосипеда и заработал синяк подглазом. Я не учинила тебе допрос с пристрастием, хотя сама, падая с велосипеда,обдирала коленки или лоб, на худой конец. Но сегодня тебе все же придетсяобъяснить, почему ты так упорно падаешь с велосипеда, и все на глаза.

— Это мое личное дело, — пробормотал он.

— Извини, теперь уже нет. Я за тебя отвечаю. Если бытвоя мать видела тебя сейчас, с ней бы случился нервный припадок. Отправляятебя ко мне, она рассчитывала, что здесь ты по крайней мере в безопасности. Ичто?

— Что? — Теперь он вздохнул со всхлипом, опустилготечи и принял самый что ни на есть покаянный вид.

— Ничего. Завтра же с первым автобусом к бабушке, а тамк родителям в пустыню. В пустыне драться будет не с кем, на то она и пустыня.

— Я за правое дело, — торопливо сказал он.

— Само собой, — кивнула я. — А что за делотакое?

Он еще немного помялся, но все же ответил:

— Он фотографию отобрал. И не отдает.

— Фотографию? — не сразу дошло до меня. —Какую?

— Анину…

Аня — это, между прочим, Сенькина девушка. Он, как истинныйвлюбленный, носил ее фото с собой в одном чехле с проездным билетом.

— Зачем кому-то ее фотография? — нахмурилась я.

— Незачем, просто из вредности. Я ее Петьке показывал,а этот гад подошел и выхватил. Я говорю, отдай, а он всякие гадости… Я ему иврезал.

— А он тебе, — подсказала я.

— Между прочим, их было трое, а я один…

— Почему один, а Петька?

— Петька удрал. Испугался.

— Вот так друг. А на труса вроде бы не похож.

— Петька не трус, он испугался, Упыря все боятся. И ябоюсь, но ты сама всегда говоришь: со злом надо бороться и всяким гадам спускуне давать. А Упырь самый настоящий гад и есть.

«Вот уж что верно, то верно».

— Да где ж вас черт свел? — не очень педагогичнорявкнула я. — Ведь Упырь к нам во двор не ходит.

— В парке. Мы с Петькой в тир пошли пострелять, а потомза мороженым. Сидели на скамейке, а эти сзади подошли. Упырь фотографию уПетьки вырвал… у меня бы не вырвал.

— Ясно, — пробормотала я. — А сегодня вы гдевстретились?

— Мы не встретились. Я сам к нему в парк ходил, чтобфотографию вернуть.

— Вернул?

— Нет. Ну ничего…

— Завтра опять пойдешь? — кашлянув, спросила я,пытаясь скрыть чувство глубокого неудовлетворения, всецело заполнившего моюдушу.

— Пойду, — буркнул Сенька упрямо.

— Может, он уже разорвал ее?

— Нет. Он мне ее показывал. Дразнит…

— Ага, — только и нашла я что сказать, косясь наСеньку.

Племянника родители воспитывали правильно, всяким гадам всамом деле спуску давать нельзя, но теперь я этому обстоятельству была совсем нерада. Дело в том, что в нашем районе Упырь — личность известная. Парнюсемнадцать лет, школу давно бросил, родителям до него никакого дела. Собралвокруг себя ребятишек лет пятнадцати и целыми днями шатается по улицам.Вечерами многие родители были вынуждены встречать своих деток, если их путьлежал через парк (обычное место дислокации Упыря с компанией), да и взрослыебез особой нужды в парке появляться не решались. И вот теперь эта шпанаприцепилась к моему Сеньке. Сама по себе ситуация не из приятных, а тут ещеправильное воспитание: сиди племянник во дворе, глядишь, Упырь оставил бы его впокое, наш двор его не жаловал, и он его тоже, но ведь Сенька сам на рожонлезет… Ну надо же… А до моего отпуска еще целая неделя, за это время мальчишкуи в самом деле без ног оставят.

Я поднялась с кресла и подошла к Сеньке, вздохнула, а оннаконец поднял на меня глаза, ясные и чистые, как небо в погожий летний денек,и под этим взглядом мне ничего не осталось, как широко улыбнуться.

— Пойдем примочку делать, — положив руку ему наплечо, сказала я.

Аккуратными кружочками нарезая помидоры, я то и делопоглядывала в окно. Сосредоточиться на приготовлении любимого салата никак неудавалось. Очень меня беспокоили Сенькины синяки и мучил вопрос: какогоочередного увечья следует ожидать. То, что увечья будут, — не вопрос,Упыря я знала неплохо, а Сенька, как ни крути, прав: фотографию любимой девушкиу негодяя следует отобрать. Только как это сделать мальчишке, когда егопротивник на три года старше, вдвое сильнее, да еще имеет привычку вездетаскать за собой свору таких же головорезов? Три года назад только благодарямоим стараниям Упырь, в миру Серега Клюквин, не был отправлен в исправительноеучреждение для малолетних преступников, о чем я сейчас, по понятным причинам, оченьсожалела. Впрочем, и без синяков на Сенькиной физиономии поводов сожалеть обэтом было предостаточно; как я уже говорила, за три года Серега Клюквин измелкого воришки сделался грозой района. Конечно, колония парню вряд ли бы пошлана пользу, зато жильцам соседних домов было бы много спокойнее. Но три годаназад… Три года назад я была наивной дурочкой, вот что. По Упырю тюрьма плачет,он туда отправится со дня на день, а вот если бы это произошло раньше, сейчас уменя не было бы головной боли.

Я отбросила нож в сторону, оперлась руками на край стола итяжело вздохнула.

— Надо что-то делать, — пробормотала я под нос ивновь уставилась в окно.

Там не было ничего примечательного: двор, кусты боярышника ипес Кузя, отдыхающий в тенечке возле своей будки. Пес был общедворовым:несколько лет назад появился неизвестно откуда и завоевал нашу любовьобщительным и веселым нравом, хоть и выглядел внушительно, потому что былмосковской сторожевой. Я давала объявления в газету, но за Кузей никто непришел. Общими стараниями возле гаражей ему соорудили будку, а кормили всемдвором, зимой, когда становилось особенно холодно, пес жил в подъезде. ДворКузя в одиночку никогда не покидал, должно быть, наученный горьким опытом,целыми днями носился с детишками и громким лаем оповещал о том, что во дворечужие.