сделал вид, погружённый полностью в свои парализованные страданием чувства), мы вернулись в грузовой отсек. Лицо лейтенанта и сержанта было радостным, как будто они нашли какой-то клад. Лейтенант приказал нам по внешней связи, внутреннюю он и сержант отключили, взять по ящику и отнести в наружный грузовой отсек нашего корабля и затем вернуться назад к нему. Первым взял ящик напарник, а я следом за ним. Я не спешил, озадаченный всем происходящим. Несколько минут назад лейтенант убил людей, и нет никакого сожаления, а сейчас нашёл какие-то ящики, наверное, с чем-то ценным и испытывает большую радость. Я в какой-то апатии, пассивно, не по-военному медленно вышел из отсека с ящиком и поэтому успел уже за неприкрытой плотно дверью услышать нетерпеливые слова сержанта.

– Если отдать один, то может всплыть и второй. Надёжней и безопасней оба оставить себе. Главное, никто не должен о них знать.

– Логично, – ответил лейтенант, – но… – дальше он тише сказал ещё какие-то слова, но я уже их не расслышал.

Когда я погрузил ящик на корабль, то неожиданно для самого себя, открыл его, чтобы рассмотреть содержимое. Я раньше никогда бы так не поступил. Я солдат и должен просто выполнять приказы, а не совать нос туда, куда не следует. Но на меня смотрели глаза Младенца, и я смотрел на мир уже по-новому. В ящиках лежали какие-то слитки в защитной плёнке. Я включил анализатор, и на нём высветилась надпись «осмий». Тоже слово было выбито с цифровыми характеристиками и на самих слитках. Чистый осмий на маленьком транспорте без никакой охраны – просто невероятно. Самый дорогой металл в мире, из которого делают специальные защитные корпуса для кораблей и многое другое, необходимое для космической промышленности. Я внимательно изучил содержимое второго ящика, сомнений не было, и он был полностью забит слитками осмия.

Я неспешно возвращался назад в транспорт. Мой разум вёл себя странно, столько событий и переживаний за один раз. В голове вертелись какие-то мысли и догадки. Подходя к грузовому отсеку, моя рука непроизвольно сняла лазерный автомат с предохранителя, на который я его автоматически поставил после завершения осмотра транспорта. Я зашёл в грузовой отсек и сразу всё понял.

– Манго- 9, выполнили приказ? – спросил сержант.

– Так точно.

– Молодец, – произнёс лейтенант, стоявший спиной ко мне и начавший быстро разворачиваться. И я мгновенно проанализировал ситуацию, как будто всё дальнейшее уже произошло ранее. Я видел через спину лейтенанта его лазерный автомат и палец, готовый нажать на спусковой крючок, как только ствол нацелится мне в шею, самую незащищённую часть комбинезона десантника. Автомат сержанта был на плече, но я почувствовал, что и он готов его быстро использовать. У лейтенанта было две десятых секунды до выстрела, у сержанта семь десятых. У меня одна десятая секунды, чтобы сначала выстрелить в лейтенанта и пять десятых, чтобы дождаться аккумулирования заряда и одновременно перевести ствол автомата на сержанта. Я был опытным солдатом, ситуация была ясна и мои действия быстры и точны. Вспыхнули три лазерных импульса, два моего и один лазера лейтенанта, всё-таки успевшего нажать на спусковой крючок, но луч прошёл мимо меня, и два смертельно раненых человека упали на пол.

Я равнодушно к упавшим командирам прошёл вперёд и увидел за ящиком с мусором тело моего напарника с прожжённым шлемом. Мир стал пустым, в нём ничего не осталось светлого для меня. Только глаза Младенца продолжали смотреть на меня и, может, на всё, что происходило вокруг. Я заплакал. Я давно не плакал, с самого детства, когда, дурачась, случайно один мальчишка резко сдавил мне шею, причинив сильную боль. Несколько дней я потом не мог повернуть голову. Тогда я, плача, пришёл домой, испуганная мама стала вызывать доктора, а отец, внимательно посмотрев на меня, сказал, что мужчина должен терпеть боль, и что он имеет право заплакать, но совсем в другом случае. Сейчас я не мог не заплакать. Я должен был заплакать, чтобы продолжить жить. А глаза Младенца смотрели на меня и плакали вместе со мной.

Постепенно я стал возвращаться к жизни. В шлеме слышались слова бортмеханика с десантного корабля, – лейтенант, сержант, Манго-6, Манго-9, ответьте?

Я задумался на две секунды и ответил, – возвращаемся.

Я встал, машинально вытащил батареи из автоматов убитых десантников и компьютерный планшет из кармана лейтенанта. Мои мысли хаотично начали крутиться в голове, а что же делать дальше, что сказать ребятам? Правду? Но поверят ли они мне? Сомнительно. Тем более не поверит командование. У меня нет уже будущего десантника, а нужно ли оно теперь мне? Смогу ли я жить так же, как жил раньше? Нет. Я пытался заглянуть в себя, понять, что же теперь мне делать. Но ничего не видел, кроме глаз Младенца. Странных глаз Младенца, казалось, через которых на меня смотрит сама Мировая гармония с таким ужасным укором и страданием, что разрывается сердце. Но глаза, удивительно, не только винили меня, но и успокаивали, словно у меня был ещё шанс заслужить прощение. Это помогло мне принять решение. Решение, которое давало право жить и оставаться человеком и, главное, возможность искупить вину.

Когда я вышел из шлюза нашего корабля и снял шлем, то все десантники набросились на меня с вопросами.

– Где офицер и сержант?

– Где Манго-6?

– Почему так долго не выходил на связь.

Манго-6 убит лейтенантом и сержантом, а я убил их, – спокойно ответил я.

– Ты что несёшь, – угрожающе смотря на меня, произнёс один из десантников и стал приближаться ко мне. В его глазах я увидел неистовое желание свести со мной все счёты.

Он мне не нравился с самого начала десантной службы, а я не нравился ему. Он любил давить и подчинять. А я не хотел подчиняться ему. Его мечтой было стать офицером. А я говорил, что он глуп и офицером никогда не станет. У него был дружок, который ему подчинялся во всём – тупой вояка, получающий удовольствие от насилия. И он тоже был на корабле, и тоже угрожающе стал подходить ко мне. Их было двое, но и у меня был друг, Том, с которым мы старались также всегда быть вместе, и он был на этом корабле. Мой друг непонимающе смотрел на меня, но я чувствовал, что он мне верит. У нас был паритет на службе, два на два, к тому же мы были десантниками, а это значило, что мы должны быть терпимы друг к другу, несмотря на антипатии, тем более при выполнении военных операций.

Но сейчас