и дело вспоминала молитвы. Юри просила Ара, Рэя и Эвер о прощении и умоляла помочь Соно выжить. Сидела у двери врачевальной комнаты и ждала, когда же лекари скажут ей, что он очнулся.

Эвон не пускал Юри к Соно. Просил ее набраться терпения и закрывался в пропахшей кровью комнате. Не выходил из врачевальни на завтраки, обеды и ужины и, кажется, даже спал там, рядом с ниджаем.

– Мышонок. – Однажды ночью Эвон заглянул в комнату к Юри. – Я принес тебе настойку для заживления ран, а то в твоих снах становится находиться опаснее, чем на охоте на волка среди Аскарских гор. Святые…

Юри сидела на полу у жаровни и тряслась от рыданий. Она зажимала рот рукой и, давя в себе крик, пыталась остановить слезы. Ее тело тряслось, а перед глазами Юри, вместо танца огненного пламени, представал мертвый Соно. Его тело было расслабленно, словно он безропотно принял смерть. Выбившиеся из высокого пучка волосы лежали на закрытых глазах. Если бы не лужа крови под ним, можно было бы подумать, будто он спит и вот-вот проснется, улыбнется Юри и скажет, что все хорошо. Юри настойчиво пыталась прогнать этот образ из головы, но тот становился лишь страшнее и безобразнее. Кровь быстрым ручьем бежала из раны, заливая пол. Тело Соно высыхало на глазах. И вот белоснежная кожа уже обтягивала кости, трескалась и рвалась на руках, шее и лице. Будто остывший уголь, он тлел и разлетался пеплом на ветру.

– Я не понимаю, Эвон… – Она не могла оторвать взгляд от горевших в жаровне поленьев. – Почему я вижу смерть Соно?

– Давай сначала поднимемся с пола… – тяжело вздохнул Эвон. – Сейчас помогу.

Юри услышала, как он закрыл дверь и, пройдя по скрипучему полу, остановился рядом.

– Соно мертв? – Глаза Юри щипало от жара, а рука ее медленно тянулась к огню. – Это правда? Или…

Языки пламени коснулись тонких пальцев и тотчас укусили их. Юри надеялась, что боль поможет ей проснуться. Надеялась, что все эти видения окажутся обычным сном, но огонь, танцующий под ее ладонью, испепелял не только нежную кожу, но и надежду.

– Юри! – Эвон выдернул ее руку из огня и подул на обожженную ладонь. – Посмотри на меня!

Юри наконец оторвалась от жаровни и, медленно повернув голову, взглянула на Эвона. Ее наполненные слезами глаза нашли его. Эвон был зол, но, взглянув в лицо Юри, быстро смягчился.

– Мышонок… – обеспокоенно протянул он, сев рядом.

Его голос был уставшим и звучал простуженно. Прошлой ночью, пока Атер приглядывал за Соно, Эвон с аха ходили в горы за цветком, бутоны которого распускались только при свете луны. Из этих цветов получались прекрасные целебные настойки, одну такую Эвон и принес Юри.

– Теперь мне тебе и мазь от ожогов готовить? – Эвон аккуратно, по одному, выпрямлял ее пальцы и осматривал покрасневшую ладонь.

– Что со мной? – Юри надеялась услышать ответ хотя бы от друга. – Я уже не понимаю, где сон, а где явь.

Голос ее дрожал, а крупные слезы стекали по заалевшим от жара щекам, останавливаясь на затянувшемся порезе от ножа Куана. Эвон поймал соленые капли на ее подбородке и стер их холодными пальцами.

– Иди сюда. – Он аккуратно притянул Юри к себе, и она, не сопротивляясь, уткнулась носом в его плечо.

– Что мне делать, Эвон? Как помочь Соно?

У нее не было сил подвинуться ближе и обнять Эвона так же крепко, как он обнимал ее. Юри лишь закрыла глаза и позволила напряженному телу расслабиться.

– Терпение, мышонок, – гладил ее по волосам Эвон. – Мы делаем все, что в наших силах. Он поправится. Тебе нужно лишь подождать.

– Рана глубокая?

– Соно повезло. Лезвие не задело внутренние органы. Наши врачеватели вытащили нож и зашили рану, но из-за сильной потери крови Соно еще слаб. Мои настойки и мази помогают ему. Горячка спала, а рана теперь гноится в разы меньше.

Огонь в жаровне тух, а вместе с ним гасла и тревога Юри. Эвон говорил медленно, будто каждое слово давалось ему с трудом, но стоило Юри поднять голову, как она увидела его улыбку. Только сейчас, когда слезы больше не щипали глаза, Юри смогла рассмотреть лицо друга. Его голубые, обрамленные светлыми ресницами глаза сияли еще ярче на фоне темных кругов, залегавших под ними, – следов бессонных ночей. На щеках не играл румянец, а посиневшие губы потрескались. Эвон взял теплые пальцы Юри в свои холодные, словно аскарские льды, руки и, погладив, аккуратно остудил зудящий ожог на ее ладони.

– Вы переливаете Соно кровь? – догадалась Юри, посмотрев на перебинтованный сгиб локтя Эвона. – И кровь… твоя?

Она знала, что Эвон умолчит об этом так же, как молчал о состоянии Соно все эти дни. Не дожидаясь ответа, Юри вздернула рукав его помятой рубашки. Сгиб локтя был перемотан тряпкой, через которую проступили следы крови.

– Эвон, Незримый тебя ослепи! – разозлилась Юри.

Тот лишь тяжело вздохнул, посмотрев ей в глаза.

– Не кричи, мышонок. Весь дом перебудишь.

– Ты видел себя? Трупы выглядят живее! – Юри и не думала замолкать.

– Да? А мне кажется, в белой коже есть свой шарм. Такой изысканный и благородный цвет. Я теперь как настоящий принц.

– Эвон!

– Из всех ныне живущих никто не уступает мне в красоте, а уж мертвецов своей белоснежной улыбкой я тем более превзойду.

Эвон растянул губы в широкой улыбке и подмигнул Юри. Он попытался было встать, но та дернула его за руку – и травник с грохотом упал на пол.

– Сил в тебе не поубавилось, – потирая бедро, прошипел от боли Эвон. – Может, уже и настойка не нужна?

– Ты можешь быть серьезным хотя бы сейчас? – Юри скрестила руки на груди. – Тебе становится хуже.

– Я не только красивый принц, но и лучший лекарь Схиалы, – улыбнувшись, подмигнул Эвон. – Поэтому не смей сомневаться в моих методах врачевания.

– Дай мне помочь Соно. И тебе. Возьми мою кровь.

Юри наконец почувствовала прилив сил: беспомощность, порождающая чувство вины, медленно покидала тело.

– Нет, мышонок.

– Почему?!

Эвон достал из поясного мешочка бутылек и чистый лоскут ткани, который тут же смочил приятно пахнущей жидкостью. Аромат цветов и мяты, смешавшись с запахом тлеющих дров, напомнил Юри о детстве и общественной бане, в которую ее водил отец. Арасийцы любили мяту. Они не только добавляли ее в чай, который пили после купания, но и кидали измельченные листья мяты на горячие угли, чтобы расслабляющий запах сильнее раскрылся.

– Почему? – повторила Юри, наблюдая за Эвоном.

Он взял ее руку и, расстегнув пуговицу на манжете, закатал рукав. На тонких порезах, оставленных когтями теней, заиграли еле уловимые блики затухающего огня.

– Почти затянулись, – будто говоря сам с собой, прошептал Эвон.

Он прижал мокрую ткань к ране – и ее защипало. Юри хотела выдернуть руку, но Эвон не позволил.

– И все-таки тебе нужно научиться терпению.

– Соно говорил то же самое, – улыбнулась воспоминаниям Юри.

– А ты настырная, не слушаешь даже его. – Эвон коснулся другого пореза, и от боли Юри крепко сжала кулаки. – В общем, не лезь. Я сам вылечу его, и скоро он сам повторит тебе эти слова. Хорошо?

– Но…

– Хорошо, мышонок?

– Хорошо.

– И… – Эвон наклонился к ее уху и прошептал: – Не забывай, что теперь твоя кровь не такая, как у нас. По твоим венам течет дар сиафов.

– Вот так молишься олхи три дня подряд, просишь их, просишь, а они не слышат. Но стоит тебе замолчать, как они преподносят дары, от которых одни проблемы.

– Соно прав. Ты особенная, – подмигнул Эвон.

– А о тебе Соно пока ничего хорошего не сказал. Но, думаю, когда узнает, что ты спас ему жизнь, изменит свое мнение.

– Весь снег в Рокрэйне растает быстрее, чем это случится.

Юри с Эвоном улыбнулись, рассеяв печали и переживания друг друга. Они еще долго сидели на полу и молча наблюдали за огнем, танцующим на углях, а когда пламя потухло и свет луны проник в углы темной комнаты, Эвон уложил Юри спать. Накрыл ее одеялом, словно маленького ребенка, поправил подушку и аккуратно убрал с лица щекочущие пряди волос.

– Светлых снов, – сказал он и, закрыв дверь, ушел.

Юри знала, что он направился к Соно. Эвона вновь ждала бессонная ночь.

Первые лучи солнца упали на сомкнутые веки – и Юри прикрылась рукой. От холода, за ночь застудившего комнату, она поежилась и плотнее укуталась в теплое пуховое одеяло. Сев, Юри уставилась в стену невидящим взглядом и тяжело вздохнула, чувствуя себя совершенно разбитой. Боясь увидеть очередной пророческий сон, Юри проворочалась всю ночь. Будила себя,