— Не думайте, что кто-то из больших шишек будет вам покровительствовать.

Она изучает мое лицо, словно бы запоминая каждую черту, медленно переводя взгляд с длинных, спутанных каштановых кудрей к густым бровям, слегка раскосым карим глазам, всматривается в бледную кожу и большой рот. Наконец, улыбается мне развязной нью-йоркской улыбкой и добавляет:

— Вы узнаете, что быть критиком у нас совсем не то же, что в «Лос-Анджелес таймс». Нас не так легко одурачить.

— Могу себе представить, — отвечаю я совершенно искренне.

За все пятнадцать лет моей работы в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе в качестве ресторанного критика никто еще меня так откровенно не разглядывал. Эта женщина изучила всю мою подноготную. Не удивлюсь, если ей известно, что «Нью-Йорк таймс» собирается платить мне 82 ООО долларов в год (меньше, чем в Лос-Анджелесе) или даже то, что Си-би-эс позволила Майклу работать в нью-йоркском бюро. Сознание того, что моя личная жизнь стала теперь достоянием общественности, заставляет меня нервничать, и я пытаюсь сменить тему.

— Прошу вас, — говорю я, предлагая ей свое мороженое, — возьмите, мне нужно приберечь аппетит для ужина.

Она не возражает.

— Неудивительно, что вы так худы, — говорит она.

Снимает бумажную обертку. Прежде чем откусить, разглядывает мороженое. Продолжает с набитым ртом:

— Это неплохо. Мне бы хотелось узнать название ресторана, в который вы пойдете сегодня вечером. За эту информацию мне бы порядочно заплатили.

— Совершенно исключено, — отвечаю я и смотрю на облака, плывущие за окном.

Они мне напоминают зефир.

— Вы все съели! — восклицает стюардесса, пришедшая за подносом.

Она искренне удивлена.

Я ей улыбаюсь.

— Это был поучительный ленч.

— Ох, — она явно озадачена. — Я рада.

Ставит подносы один на другой и говорит:

— Такого отзыва я еще не слышала.

И быстро толкает тележку прочь, словно боится, что я вовлеку ее в обсуждение самолетной еды.

Но в данный момент еда — это последнее, что меня занимает: я продумываю план дальнейших действий. Одним из преимуществ хорошего ресторанного критика является способность быть анонимным. Я должна что-то предпринять. Но что?

Из лос-анджелесского международного аэропорта до аэропорта Кеннеди четыре с половиной часа лету. Времени на раздумья достаточно. Когда самолет пошел на посадку, у меня уже сложился план действий.

— Говорит Уоррен Ходж, — объявил в трубку голос довольного собой человека. — Заместитель главного редактора «Нью-Йорк таймс».

Казалось, каждое его слово сопровождалось торжественным звучанием фанфар.

— Да? — сказала я, надеясь, что в моем голосе прозвучало больше интереса, чем я испытывала на самом деле.

Произошло это за два месяца до судьбоносной поездки в Нью-Йорк. Мой взгляд был обращен на плоский и унылый ландшафт лос-анджелесского делового центра, а голова занята размышлениями о предстоящей Пасхе, о том, как сделать этот день интереснее. Праздники — настоящий кошмар для ресторанного критика, в особенности этот, с неизменными ветками, украшающими ветчину или барашка. Текст, который я только что приготовила, был ужасен.

— Я полагаю, вы слышали, что наш ресторанный критик, Брайан Миллер, решил оставить работу? — продолжил голос в телефонной трубке.

Непоколебимая уверенность в том, что глаза всего мира не отрываются от Таймс-сквер, вызвала у меня раздражение, и я солгала:

— Нет, — сказала я, — я об этом не слышала.

Голос мои слова проигнорировал.

— Полагаю, — плавно продолжил он, — что ваша работа ресторанного критика утратила былую привлекательность сейчас, в момент спада деловой активности…

Я перестала думать о Пасхе. Человек завладел моим вниманием.

Восьмидесятые годы ударили по Лос-Анджелесу. Ворвались, как буря, и осторожно, на цыпочках, удалились. Вместе с деньгами закончились и хорошие времена. Все произошло слишком быстро: захлопнула двери авиационная промышленность, и город погрузился в депрессию. Затем в вечерних новостях сообщили, что коны избили чернокожего по имени Родни Кинг. Оказалось, будничное благополучие скрывало назревающие расовые конфликты. До поры до времени не выходя на поверхность жизни, кипел и нарастал гнев, но настал момент, и клокочущая ярость вырвалась наружу. За массовыми беспорядками последовали наводнения, потом пожары. Лос-Анджелес вспомнил об обещанной в Библии каре Господней. Злосчастный прилив постепенно отхлынул, оставив после себя истощенный, уязвимый, опасный и бедный город.

Самые богатые попрятались в престижных районах — Бель-Эйр, Палисейдс-авеню, Беверли-Хиллз — и крепко-накрепко заперли за собой ворота. Пригороды Долины заполнились беженцами. Те из нас, кто остался в Лос-Анджелесе, затаились в своих домах, обуреваемые страхом. Нам мерещились то снайперы, стреляющие по автострадам, то грабители, которые непременно явятся и начнут жечь наши дома. Нашему воображению являлись лица, искаженные гневом, руки, швыряющие камни. Безопаснее всего было сидеть дома. Бурно нараставший ресторанный бум Лос-Анджелеса остановился на полном ходу, проскрежетав тормозами.

— Нью-Йорк — центр американского ресторанного мира.

Чарующий мужской голос змеей вползал в мое ухо, и я представила его себе с огромным красным яблоком в протянутой руке.

Ну уж нет, кусать его я не стану.

— У меня есть работа, благодарю вас, — сказала я сухо. — Мне нравится работать в «Лос-Анджелес таймс». Я не хочу никуда переезжать.

— Но он и слышать не хотел об отказе, — доложила я мужу, придя домой. — Когда я сказала ему, что через две недели собираюсь в Нью-Йорк за премией Джеймса Бирда,[2]он принудил меня принять его предложение и поговорить за чашкой кофе.

— Я бы очень хотел уехать из Лос-Анджелеса, — тоскливо вздохнул Майкл.

— Даже не думай об этом, — предупредила его я. — Это не интервью. Мы с ним просто попьем кофе. Это займет не более пятнадцати минут. Не могу устоять перед возможностью увидеть офисы «Таймс», но работать там мне совсем неинтересно.

— Конечно нет, — поддакнул Майкл. — Неужели тебе захочется работать в лучшей газете мира?

Следующие две недели Майкл приносил домой ворох распечаток — вечерних новостей о «Нью-Йорк таймс» и о том, что газета ищет нового критика. Он не стал говорить, где находит информацию, но, похоже, что знал все. По его словам, газета предложила работу Молли О’Нейл, но она отказалась.