— Не думаю, что ей бы это понравилось, — заметила я и задрожала от злости, заметив, что моя карта оказалась в руках человека, сидевшего через три стола от нас.

Мне хотелось подойти и вырвать карту у него из рук, но я снесла обиду. Потом бедная Молли, трепеща пальцами, обращалась к каждому пробегавшему мимо стола официанту и произносила патетическим тихим голоском:

— Прошу прощения, не дадите ли мне карту вин?

Такая робкая тактика обернулась двадцатью минутами ожидания.

— Похоже, в чужой шкуре мне предстоит узнать много нового, — пробормотала я.

— Это уж точно, — согласилась она. — Как думаешь, когда этот высокомерный метрдотель позволит нам сделать заказ?

Почему нас не замечали? Потому что мы женщины? Или были похожи на туристов, а кто на них обращает внимание? Может, сотрудники очень устали. Но когда метрдотель соизволил подойти к нам и спросил, что мы выбрали, то даже не упомянул нам то фирменное блюдо, которое только что в ярких красках описал мужчине, сидевшему за соседним столом.

Меня разрывало между Рут и Молли. Рут радовалась: ужасное обслуживание станет блестящим материалом для разгромной статьи. А Молли недоумевала от такого отношения. Молли хотелось оказаться дома, в Бирмингеме: «В наших ресторанах к обычным людям относятся с уважением!» Молли в душе так и кипела.

Однако проворковала самым приятным голоском:

— Кажется, джентльмену за соседним столиком вы рассказывали о каком-то особом блюде?

— Это довольно большое блюдо, — угрюмо ответил метрдотель.

— Ну и хорошо, — тихо сказала Молли. — Мы его закажем. И бутылку «Шамболь-Мюзиньи» восемьдесят пятого года.

Как только принесли вино, Клаудия расслабилась. Покрутила в бокале гранатовую жидкость, благосклонно улыбнулась фуа-гра сотэ и вдохнула аромат белого персика, который подали к печени.

— Белые персики каждый раз напоминают мне о Париже, — радостно сказала она.

Мне вдруг вспомнился голос матери, которая говорила: — «Бедная Клаудия». Такой тон она приберегала для одиноких женщин. «Лишь раз она вышла замуж, но ее мужа сбил грузовик. Она так и не смогла переступить через его смерть».

Клаудия улыбалась своему тунцу карри под соусом тар-тар. Полупрозрачные рубиновые кусочки сырой рыбы подали в компании разложенных внахлест кружков тонко нарезанного редиса. Я подумала, что она страшно бы удивилась, если б узнала, что моя мать испытывала к ней жалость. После гибели мужа Клаудия переменилась, выковала характер, который ее устраивал, и стала учить других, как им добиться того же. Из подруг матери работала только она. После третьего бокала бургундского она подробно рассказывала о своем любимом отеле в Бон.

Я вежливо слушала, на лице сияла лучшая улыбка Молли. Еда была хорошей, однако бросалось в глаза, что люди, сидевшие за другими столиками, получали значительно больше внимания.

Затем что-то изменилось. Метрдотель подошел к нам и объявил, что в помещении для некурящих освободился столик. Не желаем ли мы перейти туда? Выйдя из закутка, я увидела, что нас подвели к столу побольше размером, и почувствовала, что неприятная часть нашего ужина подошла к концу.

Однако наше переселение получилось не слишком гладким. Помощник официанта хмуро перевез на тележке через все помещение использованные стаканы для воды и тарелки с хлебом, сунул нам в руки смятые салфетки и отбыл. Глядя ему в спину, я, не выходя из образа, сказала тихим голосом Молли:

— Мог бы по крайней мере заново сложить салфетки!

— Да брось, дорогуша, какая разница? — успокоила меня Клаудия.

Официант только что поставил перед ней тарелку с черным морским окунем под винным соусом бароло, и она смотрела на него с мечтательным выражением. Рыба была покрыта прозрачными кружками картофеля, прилегавшими к пей, словно вторая кожа. Клаудия тронула рыбу вилкой и с восторгом увидела, как румяная картофельная оболочка раскрылась, обнажив мягкую кремовую рыбную плоть.

— Клаудия! — резко сказала Молли. — Вы, как никто другой, должны понимать значение театра. Еда, возможно, и хорошая, но обслуживание настолько ужасно, что вечер испорчен.

— Прошу прощения, — сказала Клаудия, решительно отодвинув рыбу. — Ты совершенно права.

— Я пришла сюда не просто поесть, — продолжила Молли медленно и серьезно. — Я пришла за гламуром. Я хочу платить за привилегию почувствовать себя богатой и значительной, хотя бы на несколько часов. Неужели я так много прошу? Я пришла сюда в поисках прекрасного сна, а оказалась в ночном кошмаре. Я чувствую себя беспомощной старой развалиной. Возможно, сама по себе я ничего не представляю, но мне не нравится, когда я плачу за то, чтобы меня унижали. Это несправедливо.

Клаудия смотрела на меня с удивлением. Я и сама себе удивлялась. Откуда явилась ко мне эта речь? Кто такая эта женщина? Я досадливо возила вилкой по тарелке с несезонными овощами. Когда принесли пирожное с шоколадным суфле, я отодвинула его, едва надкусив.

— Я не стану есть десерт, — услышала я собственный голос. — Лучше потеряю пятнадцать фунтов.

И, подписав счет, обнаружила, что подпись Молли ничуть не напоминает мою.

Клаудия была в восторге.

— Мы сделали это! — сказала она, когда мы вышли на улицу. — Ты всех одурачила. Им и в голову не пришло, кто ты такая.

— Это, — ответила я, — и в самом деле так. Даже я не знала, кто я такая на самом деле.

Владелец «Ле Сирк», топоча, подбежал к столу. Задыхаясь, он развел руками.

— Вы Уоррен Ходж, — бросил он упрек моему гостю.

— Да, — удрученно признался Уоррен.

— Ну как я мог посадить именно здесь Уоррена Ходжа?! — вопросил господин Маццони, это было похоже на обвинение. — Позвольте, я предоставлю вам другой стол.

С основными блюдами мы уже покончили, съели половину десерта и потому его предложение отклонили. Но Сирио Маццони, удрученный тем, что плохо обошелся со столь важной персоной, продолжал настаивать. Глянул на Майкла. Посмотрел на жену Уоррена. Взглянул на меня. Неспособность узнать главного игрока он рассматривал как серьезный урон репутации ресторатора. Ему хотелось исправить ситуацию. С нашим отказом он, наконец, смирился, пошел прочь, но прислал вместо себя целую армию официантов со строгими указаниями бомбардировать нас десертами.

Наступление сластей ужасало. Тут была и миниатюрная плита с крошечными шоколадными кастрюльками, и труппа сахарных клоунов. Сказочные пирожные и восхитительно украшенные конфеты. Я заметила еще кое-что.

— Посмотрите, — сказала я.

В правой руке я держала только что прибывшую тарталетку со свежими ягодами малины, а левой подняла старую, наполовину съеденную.

Все, у кого были глаза, увидели, что новая малина была вдвое крупнее старой.