кузнецом дождёмся и посмотрим, кто тут хворый, — пообещал он, разглядывая путника вблизи. Как есть еретник, тут и слепой бы не ошибся.

На бледной коже угловатого лица белели тонкой сетью аккуратно срощенные шрамы, под тяжёлыми бровями полыхали рыжие, потихоньку разгоравшиеся нездешним пламенем глаза. Серьга в ухе, притенённая растрёпанными вихрами цвета воронового крыла, тоже подозрительно мерцала, ловя несуществующие блики.

— Рылом тощий, башкой чёрный! — прокричал Деян односельчанам, уже обступавшим говоривших разномастной гурьбой. — Как давеча нам балий сказывал? Волхит приблудный осуду навёл! Вода в колодце черным черна стала, попьёшь её — так в миг и околеешь!

Бабы согласно заголосили. Старик Лель заворчал про «болотный упыриный мор», стискивая прихваченные с подворья вилы.

Обвиняемый воззрился на обнаглевших поселян:

— Какая сказочная чушь, — восхитился он сквозь зубы. — Сдался мне ваш колодец…

— Сознавайся, погань! — пригрозил дрыном рыжий.

Еретник, смекнув, что отпираться смысла нет, оскалил клычищи. Не железные, но уже и не человеческие. Челюсти разъехались и удлинились, запавшие щёки обтянули кости поскверневшей образины. Чёрные вихры зашевелились помимо вдруг притихшего ласкового ветерка. Прозрачные весенние сумерки резко потемнели.

— Волколак! — ахнула румяная Беляна, отступая за спины мужиков.

— Упырь! — поправил, наставляя вилы, Лель. — Ох, зараза! Поди, долинный, погань!

Старик разбирался в деле не хуже куда-то запропастившегося Водовита.

Деян слегка попятился: долинных упырей побаивались неспроста, но этот, пусть и злобный, оказался в толпе вооруженных поселян без клинка, с одними серебряными цепушками. Теперь главное — не дать нечисти себя заморочить.

Рыжий тоже оскалился, широко обмахнувшись охранным знаком:

— Думаешь, коли ты железнозубый, управы на тебя не сыщется? Ты ж безоружный, — ехидно подмигнул он упырю.

— Дай пройти, — глухо приказал тот, неуловимо подбираясь. — Никто не пострадает.

— На вилы гадину! — зычно гаркнуло со стороны корчмы.

Из-под стрехи выпорхнули перепуганные птахи.

Балий Водовит, мышастый дед в потрёпанном кафтане, спешил по улице, воздев посох с дощечками над пегой головой. Следом размашисто шагал кузнец Зоран в кожаном фартуке, вооружённый здоровенным топором; семенил сбледнувший Сошка с косой и баба Звана с веником наспех перемотанных бечёвкой трав.

— Идите к ляду, — возмутился упырь, отпрянув от первого тычка. — Я ж вас не трогал!

Второй удар прилетел в скулу, но нечисть лишь щёлкнула зубищами и зарычала.

— Дави поганца! — рявкнул Водовит, потрясая примотанной к посоху трещоткой. Резкий стрекот перебивал даже ропот собравшейся толпы. — На вилы мразь виритную!

Мразь виритная, предсказуемо обозлившись, отмахнула руками, без видимых усилий, даже не прикасаясь, раскидав селян по придорожным лопухам. И рванула вдоль заплота, плеща вихрами. Деян, чудом удержавшийся на ногах благодаря воткнутому в землю дрыну, припустил следом. Зоран и боевитый Лель не отставали.

— Камнями его, гадину! — оглушительно командовал балий, стрекоча посохом. — Дави!

Виритник, схлопотав булыжником в спину, огрызнулся и пронзительно засвистел. Толпа, покатившая следом за беглецом, дружно присела, готовясь к новой напасти.

От корчмы, шибая копытами зазевавшихся да тараня крупом нерасторопных, по околице неслась здоровенная тварь, размерами и статью, а также выражением плотоядной морды вполне годная бесчинствовать по большакам и без хозяйского призору. Следом бороной волочился кусок выломанной с мясом коновязи. Гортанное ржание больше напоминало рёв горного обвала.

Мастью нечистая коняга была вороной, зенками алыми — безумной. И мысли у поселян вызвала общие.

— Бажаева Кобылица! — заголосили, обмахиваясь да соседей оплёвывая, хуторчане.

— Чёрная!

— Хозяин Солнца нас упаси!

Притороченная у седла сабелька тоже воодушевлению не способствовала. Деян, вытянув бестию дрыном вдоль хребта, отпрыгнул из-под копыт. Зоран, попытавшийся подрубить упырю ноги, огрёб пинка и откатился в лебеду. Рогатиной ушибленный да вилами потыканный виритник изловчился заскочить в седло и, скрипя зубами, задал коню шпор. Ещё и сапожищами подкованными страждущих на ходу отпихивал.

Воронок, взревев на зависть всем окрестным звероящерам, рванул на север по мосткам пересекавшего Хуторье ручья.

— Пущай драпает, сдыхоть! — сорванный басок Водовита сквозил злорадством. — Камнями его!

Вампир прильнул к конской шее:

— Пшли б в Заземье, межеумки! Поубиваю ж ненароком!

Но в Заземье поселяне следовать не пожелали, даже в присоседившуюся Зелёную Хмурь свернуть не подумали, а, сопроводив позорное отступление шквалом бросков, ломанулись следом вымуштрованной «свиньёй». Видел бы то упырь — прослезился под впечатлением.

— Позёмыш! — рявкнул он, явственно ощутив пустоту в притороченной к седлу кожаной суме.

В зашибленной голове шумело, по виску текло, а к рассечённой скуле пристали волосы. Но заколдованную зверушку бросать в этой дыре не следовало.

Горностай с кожаным ошейником спутника кубарем слетел с конька ближайшей крыши, взвизгнув и заюлив в полёте. Виритник изловчился ухватить его в воздухе, поразившись клятой меткости заполошных поселян, не иначе, на крысах всю зиму тренировавшихся.

Вампир намеревался возмутиться чуть очевиднее: порядку ради да в назидание потомкам пригрызть парочку особо ретивых остолопов иль саблей посечь. Но очередной булыжник крепко саданул беглеца по затылку, испоганив затею на корню.

Упырь, кратко охнув, ничком ткнулся в конскую шею, отчего жеребец лишь наддал ходу, разворотив хлипкий плетень на выезде с селища.

Деян, провожая улепетнувшую в Холмы тень взглядом, сердито плюнул твари вслед:

— Конём обернулся, стервь! Истаял, что твой снег… и сапоги унёс!

Глава 2. Выжлец

Воронок гладким намётом нёс седока в Голые Земли — безлюдные просторы на юге Ветряного кряжа, где малые хребты-отроги сменялись холмами и плоскогорьем, а в вереске шуршал привольный ветер.

Над торфяными пустошами княжеским шатром раскинулся дочерна синий, звонкий небосклон, искристый от холодных звёзд в прорехах облаков. Над топляками Хмури его пятнали рдяные сполохи зарниц, а на востоке — мерклое зарево, источаемое Каменной Засекой, зачарованным рукотворным валом.

Чёрный жеребец летел через прошлогодний сухостой, кроша полые стебли, прочь от занозистых плетней и крикливых поселян, едкой вони людских жилищ и пролегавшего чуть в стороне разбитого тракта, пропахшего лошадиным потом и навозом. Хозяин, безвольным кулем обмякнув в седле, от падения удерживался лишь чудом и направлять воронка не мог.

Голые Земли к ночи превращались в поле волчьей, а то и волколачьей брани. Оголодавшие по зиме стаи грызлись меж собой с чисто людской непримиримостью. Край прослыл вурдалачьим, и славу ту вполне заслуживал. Упыри лютовали на торфяниках, с Зелёной Хмури, гиблых намороченных болот на западе, расползалась и другая нечисть: жмари, шиши, утопцы, мертвяки и карачуны, страховидла всех мастей, нахальные по безнаказанности, как пришлые негоцианты10.

Не планировал изгнанный поселянами вампир в такой компании ночку коротать. Собирался переждать до рассвета в Хуторье, а там в галоп до самого Поста, за день пустоши пересечь да на заставе вечерять с гвардейцами. Кабы не клятый балий.

В седле упыря растрясло.

Сознание возвращалось неохотно, окрестностью разочарованное. Да и