Я так и ушла, ничего не дождавшись, и дома ревела в подушку, и строила планы мести жестокой магазинной бегемотихе, и клялась себе, что больше никогда-никогда-никогда не окажусь в подобной ситуации.

Хватит робеть и бояться!

Вот Светка, моя подруга, легко заговаривает с кем угодно, одна ходит в магазин еще с первого класса и деловито расспрашивает о грудничках молодых мамаш на детской площадке. А я чем хуже? Я, между прочим, учусь лучше Светки. Да и ростом немного повыше. Вот!

И стала я вырабатывать смелость: заставляла себя подходить к прохожим на улице и узнавать время.

Для первого раза я присмотрела женщину с маленьким ребенком, самую симпатичную и улыбчивую. И ребенок у нее был такой забавный. В толстом блестящем комбинезоне, не слишком удобном, отчего малыш казался похожим на шагающего по лунной поверхности космонавта. По-моему, мальчик. Маленький, а самостоятельный, в отличие от меня. Он бесстрашно залезал на горку, отвергая помощь, и смело скатывался вниз. И мама, глядя на него, довольно и ласково улыбалась. Но все равно у меня коленки дрожали, когда я к ней направлялась, и слова как засели на полпути в горле, так выбираться наружу не спешили. Хорошо, что она сама у меня спросила:

– Тебе чего, девочка?

Голос у нее оказался приятный и ласковый. Тогда я выпалила:

– Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?

И ничего жуткого со мной не случилось. Не умерла я от страха. И второй раз было уже легче, а потом вообще стало забавно и весело, и я подбегала чуть ли не ко всем подряд и повторяла, как доброе заклинание: «Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?»

Может, Потатуевой рассказать о моем методе?

От размышлений меня оторвала Золушка. Громко и многозначительно она зачитывала оценки за контрольную, но, пока не дошла до моей фамилии, я ее не слышала.

– Назарова… – Голос химички дрогнул и печально приутих. – Два.

Я увидела, как поворачиваются в мою сторону головы одноклассников, и равнодушно пожала плечами в ответ на их взгляды. А Золушка трагическим голосом добавила:

– Не ожидала я от тебя, Алиса.

А я ожидала. Я уверена была в этой двойке.

Не надо устраивать контрольные, когда десятый «А» играет в волейбол!

Окна кабинета химии выходят на школьный стадион, прямой наводкой на волейбольную площадку. Обычно по ней скачут девчонки; смотреть на них лично мне не доставляет никакого удовольствия. Но в день контрольной наши физруки, видимо, разрабатывали новые методики обучения. Девчонок они погнали на футбольное поле, мальчики играли в волейбол.

Люблю волейбол.

Сама я не играю. Точнее, играю, но… – как бы помягче выразиться? – фигово. Особенно это касается подачи. Луплю рукой по мячу так, что едва не ору от боли. А тот и до сетки не долетает.

Волейбол – единственная спортивная игра, которую я могу смотреть по телевизору. А уж в реале… да еще когда на площадке знакомые люди! Тем более десятый «А». И еще темболéе – Юра Сокольников.

На него нельзя не залюбоваться: высокий, стройный, спортивный. Берет даже самые безнадежные подачи. А когда ставит блок, взлетает ввысь, весь такой вытянутый, устремленный вверх.

Естественно, мне было не до контрольной. И вернуть меня на грешную землю оказалось некому. Светка старательно пыхтела над задачами. Химия – не ее конек. Зато у нее есть упрямство и характер.

Очнулась я, только когда Золушка напомнила о времени, но это случилось за пять минут до звонка.

Вообще-то я успела написать парочку формул, но уже тогда прекрасно понимала, что Золушку они не удовлетворят, что тройку она мне сможет поставить, только отвернувшись и с закрытыми глазами. Поэтому двойка меня ни капли не удивила. Да и не расстроила. Химичка переживала из-за нее гораздо больше моего.

– Алиса, не понимаю. Одно дело, если бы было решено неправильно. Но у тебя почти совсем ничего не решено. Почему?

Я опять пожала плечами. Не могла же я признаться перед классом, что весь урок пялилась на играющего в волейбол Сокольникова! Да я бы вообще никому и ни за что в этом не призналась. Даже Светке.

Утро незаметно растворилось в свете наступающего дня, волнение на море, носящем название «Моя жизнь», постепенно улеглось, уступив место обычной легкой ряби.

Да-да! Моя жизнь вполне спокойна и размеренна, без неожиданных грандиозных сюрпризов и крупных стихийных бедствий. Самое значительное и жуткое в ней – папина смерть.

Папа погиб в аварии. Но мне тогда едва исполнилось четыре, и я ничего не помню. Абсолютно. О том, что у меня был папа, мне известно только из маминых рассказов. Если бы она молчала, я бы так и осталась в неведении, думала бы, что я и она – вот и все, и никого другого не было.

Без маминых рассказов папа будто бы и не существует. Как папа выглядит, я знаю по фотографиям. Он высокий. Но не стройный, наоборот, полноватый. Круглолицый, волосы чуть кучерявятся. Он похож на большого добродушного медведя. Такого, как в мультсериале про Машу.

Толик смотрится гораздо мужественней и представительней.

Толик – это…

Да ладно, чего уж там! Толик – это мамин жених. Роста он невысокого, но в остальном… Даже мы со Светкой единодушно признали его внешнюю привлекательность.

Мама познакомилась с Толиком года два назад, а сейчас у них все настолько серьезно, что…

– Назарова! – Это уже русичка Валентина Аркадьевна. – Тебя куда отмечать? В присутствующие или отсутствующие? О чем ты все время думаешь?

А может ли человек не думать?

От внезапного фантастического осознания того, что кто-то способен прочитать мои мысли, у меня мурашки бегут по спине. Я стараюсь не думать, но от этого думается еще сильней. Всякие размышления начинают носиться у меня в голове сумасшедшей толпой. Самые глупые толкаются сильнее всех и практически насмерть затаптывают умных.