– Василия Константиновича не видели? – обратилась она сразу ко всем.

До нее снизошла только одна душа. Не помню ее имя, то ли Настя Голубева, то ли Катя Орлова. С таким пышным светлым пучком на затылке.

– Де-евочки! – покровительственно взирая из-под полуопущенных ресниц, произнесла она нараспев, медленно и четко, чтобы до нас точнее дошло. – Он сейчас придет. Не волнуйтесь.

Ах-ах! А мы-то уж разволновались, напугались и едва не…

С трудом удержалась, чтобы не рассмеяться, и отыскала глазами Юру. Сокольников – вместе со своими одноклассниками. Твердо стоит на самой вершине Олимпа. Умный, неприступный, взрослый. Хм! Он хорошо учится, играет на гитаре и поет. Он – известная на всю школу личность.

Даже не уверена, что ему известно о моем существовании.

Порой достаточно одного взгляда, чтобы влюбиться, и одного слова, чтобы разлюбить.

На большой перемене сидели со Светкой в столовой. Ничего необычного в этом нет. Мы каждый день на большой перемене сидим в столовой и, как правило, перекусываем мини-пиццей и соком. Иногда меняется компания за нашим столом. То пристроятся Фокина с Велуцкой, то кто-нибудь из парней. Сегодня с нами была Полина Потатуева.

Она подошла, опустила глаза и спросила, как будто у стола:

– С вами можно?

Стол, несмотря на уважительное «вы», ничего не ответил. Пришлось отдуваться мне.

– Конечно. Что ты спрашиваешь?

Полинка бесшумно отодвинула стул, бесшумно села и ела так тихо и аккуратно, словно боялась нас обидеть неосторожным движением или звуком. С ума сойти!

Но даже не это главное. Хорошо, что я успела дожевать последний кусок и допить последний глоток. Ну точно бы подавилась.

Я уже собралась вставать, но тут ко мне подлетел Юра Сокольников. Вот честное слово, подлетел. И обрушился лавиной слов. В самое ухо. Таких сердитых, таких злобных и резких.

Я обалдела от неожиданности и почти не уловила смысла. Интонации помню, а содержание – нет. Только позже начало вырисовываться нечто. Вроде как я такая подлая, распускаю сплетни, лезу в чужую личную жизнь, а дальше – угрозы, угрозы, угрозы.

Сокольников исчез так же внезапно и быстро, как появился. Я захлопнула приоткрывшийся от изумления рот и завертела головой в поисках объяснений и поддержки. Потатуева сидела ни жива ни мертва, а встреченный мною Светкин взгляд был невменяем.

– Чё это было-то?

– Без понятия.

– Чего он орал-то?

– Не знаю.

О-очень содержательный диалог!

Две подружки-зомби одновременно на автопилоте поднялись из-за стола, нога в ногу зашагали прочь – левой-правой, левой-правой, под счет шагов пытаясь активировать отказавший от потрясения мозг.

– Лиса! А чего ты ему сделала? С чего он так разорялся-то?

– Думаешь, я знаю?

– Какие сплетни? Ты кому про него чего рассказывала?

– Светик! Ну что я о нем могу рассказать? Я знаю не больше других. Я вообще о нем ничего не говорила.

Мысли не в счет! Да и в общем-то они были очень даже неплохие.

– Ну да! Говорила! – возразила Светка. – Помнишь, на переменке, когда я письмо приносила? Ты сказала, что Сокольников с Можаевой встречается. Но об этом вся школа и без тебя знает.

Ох-ох-ох! Вот ведь как бывает. Нравится тебе человек, ты готова к нему со всей душой, а он…

Не знаю. Испугаться я, конечно, не испугалась, но сегодняшние грозные Юрочкины вопли перебили все предыдущие впечатления и чувства. Мою влюбленность как рукой сняло. Пусть целуется со своей Можаевой. Пусть заносит меня под номером «один» в свои черные списки. Да плевать я хотела!

И в заключение стихи:

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым…

Не забыть выучить на завтра по литературе!

– Лиса! – донеслось со стороны. – Привет!

Голос я запомнила.

– Неужели опять ко мне в гости?

Тимофей изобразил на лице нечто неопределенное:

– Можем просто прогуляться.

– А я все равно буду приставать.

Он резко остановился и ошалело воззрился на меня:

– Чего?

Конечно, он понял меня неправильно. Пришлось объяснять:

– С вопросами. Как ты до такой жизни докатился? И не пора ли с этим покончить?

Тимофей, конечно, усмехнулся, досадливо и презрительно:

– Ты что, в благотворительном фонде подрабатываешь? В этом… как его? «Молодежь против наркотиков». Транспарант в руки, надпись на грудь: «Мы за здоровый образ жизни! Колешься – лох!»

Слова вроде бы неощутимые, неосязаемые, но иногда вдруг становятся увесистыми, как камни. Кто-то бросит, а ты не успеешь увернуться или попытаешься поймать. Тяжело, больно.

– Ты еще и колешься?

Видимо, в моем голосе было слишком много ужаса. Грачев растерялся и сразу рассердился.

– Блин, Лиса. Я просто слишком много болтаю.

– Честно?

– Ну хочешь, я сейчас разденусь, и ты сама проверишь все мои вены. – Тимофей улыбнулся, слегка похотливо. – Мне будет даже приятно.

Почему он не хочет говорить серьезно?

– Хватит прикалываться!

– Вот именно.

А потом появились те двое.

Они выглядели нарочито развязно, разговаривали нарочито громко, словно специально привлекали к себе внимание, заявляли во всеуслышание: «Вот они – мы! Мы – такие!»

Тимофей увидел их и засуетился, произнес торопливо:

– Подожди секунду. Я сейчас.

– О, Тимоха! – заорал один из тех двоих, заметив Грачева. – Нас ищешь?

– Вроде как.

Двое остановились; дожидались, когда Тимофей к ним подойдет, и в это время пялились на меня.