в школе. Дали ему комнату в коммуналке, и оказался он нашим соседом. Сошлись они с моим отцом. По воскресным на рыбалку вместе ходили, потом обедали у нас, выпивали, о мировых проблемах спорили. На все дни рождения, праздники родители его приглашали. Мать ему то чего-нибудь сготовит, то рубашки постирает.

А он любил со мной возиться. Мама у меня медсестрой в местной больнице работала, постоянные ночные дежурства, так она меня к Бруно Францевичу подбрасывала. Пока отец из своей РТС вечером вернется, а я под присмотром.

Деревянко кашлянул, и Баталин словно очнулся.

– Извините, заболтался, но без этого человека я бы не знал немецкого языка. Он занимался со мною с детства.

– С детства? Да ты не иначе дворянин, Баталин. Домашнее образование.

Сергей рассмеялся.

– И вы представляете, мне это нравилось. Не сразу, конечно.

Баталин вспомнил, как вечерами они пили чай с сушками, потом учитель начинал готовиться к урокам. Сначала Сережа ничего не понимал, о чем бормочет дядя Бруно, но из-за уважения к учителю, папиному другу, внимательно слушал его. Сосед словно невзначай спрашивал: «А знаешь как будет по-немецки мама? Папа? А маленький мальчик?» Потом Сережка и сам стал его дергать, как на немецком то, другое… Запоминал. Повторял. И удивлял на улице друзей, щеголял иностранными словечками.

«Хочешь научу немецкому?» – спросил как-то Бруно Францевич. «Это как?» – «Будешь на немецком языке говорить, как на русском». Сережка недоверчиво посмотрел на соседа: «Так не бывает». – «Но я же говорю, и ты будешь», – обнадеживал дядя Бруно. Сергей загорелся.

Теперь в свободную минуту первым делом бежал к соседу. Они занимались. Писать по-немецки первоклассник Баталин начал одновременно, как и по-русски. На уроках правописания путал немецкие и русские буквы. Его иногда ругала учительница. Но сосед успокаивал.

А вскоре выяснилось, что уроки дяди Бруно не пропали даром и маленький соседский мальчик впитывает иностранную грамоту, как губка: быстро запоминает слова и тексты и, главное, как заметил учитель, это ему очень нравится.

Потом Бруно Францевич предложил говорить только по-немецки. Позже задача усложнилась: учитель беседовал с ним на каком-либо диалекте – на баварском или на берлинском, на гессенском. Он произносил фразу, а Баталину надо было повторить ее в точности со всеми интонациями. Сергею почему-то «лег на душу», как говорил дядя Бруно, тюрингский диалект.

К выпуску из средней школы Баталин знал язык основательно. Никто не сомневался, что он пойдет в пединститут и станет хорошим учителем немецкого языка. Никто, кроме самого Сергея. Втайне он задумал попробовать свои силы и поступить в Ленинградский государственный университет. На иняз, конечно. Но освоить ему мечталось совсем другой язык. Вот как раз в этом он больше всего боялся признаться дяде Бруно. Казалось, этим решением он предавал своего учителя.

Сергей понимал: разговор между ними рано или поздно должен был состояться. И он состоялся. С замиранием сердца Баталин признался, что хочет пойти на… испанский. Бруно Францевич откинулся на стуле, вздохнул и прикрыл глаза:

– Ах, Сережа, Сережа, когда-то я мечтал освоить язык Мигеля де Сервантеса, Федерико Гарсия Лорки. Читать «Дон Кихота» в подлиннике. Но не судьба.

– Так вы одобряете мой выбор? – осторожно спросил Баталин.

– Полностью, мой дорогой. Учи испанский. А немецкий не забывай, поддерживай. Думаю, он тебе еще пригодится.

– Так я попал на испанский.

– На испанский, говоришь? – хитро усмехнулся Мамсуров. И вдруг спросил по-испански: – Как, удалось прочесть «Дон Кихота» в подлиннике?

Баталин с удивлением посмотрел на полковника, но быстро собрался и ответил на языке Сервантеса.

– Частично, я ведь испанский только год учил. А вот финский уже три года.

– Ты еще и финский знаешь? Когда успел?

– В академии. Утром лекции, потом самоподготовка, а вечером с 20 до 23 часов – занятия финским языком на курсах. Надеюсь, вместе с академическим дипломом получу диплом переводчика с финского.

– Значит, Алексиса Киви ты, в отличие от Сервантеса, прочел в подлиннике? – спросил вдруг Деревянко.

Баталин понял: командиры ему попались не простые и устраивают импровизированный экзамен. Ну что ж, он готов к экзамену.

– Роман «Семеро братьев» Киви – это, конечно, не «Дон Кихот», но все же финская классика. Так что читал. Фрагментарно.

Командир бригады и начальник штаба замолчали, потом Мамсуров спросил Деревянко:

– Кузьма Николаевич, что будем делать с этим полиглотом? Возьмем?

– Надо брать. Парень боевой. В конце концов, наш комиссар бригады Черемных тоже в академии в настоящее время обучается. Сошлемся на него.

– Ладно, – согласился Мамсуров, – поговорю я с начальником разведки округа. Надеюсь, нам не откажут. Иди, Баталин, думаю, через недельку получишь предписание.

– Спасибо, товарищ полковник, – поблагодарил Сергей.

– Нашел за что благодарить, – вздохнул Мамсуров. – Мы тебя с майором Деревянко не на галушки берем, а на войну.

Когда воентехник Баталин, распрощавшись, покинул кабинет начальника штаба, комбриг с гордостью сказал:

– Вот такие у нас с тобой ребята!

Глава 2

– Мехлис! – воскликнул комбриг Виноградов. Он побледнел, и лоб его покрылся испариной пота.

– Да, Алексей Иванович, к нам едет Мехлис, – удрученно подтвердил начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Иван Пахоменко.

Он только что появился в избе, где после выхода из окружения расположилось командование 44-й стрелковой дивизии. Командир дивизии Виноградов стоял у стола, начальник штаба полковник Онуфрий Волков сидел на деревянном топчане у стены. В дальнем углу хаты примостился переводчик воентехник Сергей Баталин.

– Мехлис, – простонал Виноградов и тяжело опустился на лавку у стола. Обхватил голову руками. – Это конец, конец…

– А командарм с ним? – спросил начштаба Волков.

– Не знаю. С ним военный трибунал.

– Трибунал, говоришь. Это по нашу душу, – обреченно выдохнул начштаба. – Нашли, бля, крайних. Как дивизию в сорокаградусный мороз в легких шинельках да в брезентовых сапогах, с винтовками, которые на морозе не стреляют, в атаку бросать, так это раз плюнуть. Продслужба трое суток простояла на армейском продпункте, как кобыла в стойле. И что? Хрен с маслом получила. Ни крошки продовольствия…

Он замолчал. В комнате повисла напряженная тишина. Волков никак не мог успокоиться, порывисто поднялся со скамейки и, обращаясь к Виноградову, бросил:

– Ты помнишь, Алексей Иванович, как я в штаб армии названивал, глотку сорвал, бумаги пудами писал. А они чтобы отвязаться, прислали полушубки для командного состава. Черные полушубки! Это же издевательство! Когда я не выдержал и заорал по телефону, мол, нас перебьют в этих полушубках, как куропаток, что мне зампотыл ответил? Спокойно, так, сука, издевательски ответил. Не хочешь быть куропаткой, не одевай. Других полушубков нет.

Баталин слушал командиров. За несколько сумасшедших по напряжению недель он сроднился с этими людьми. Хотя многое для него было непонятно, необычно, и даже не